Уже полдень, и толпа заполняет улицы. Люди снуют во всех направлениях, идут в гости к друзьям и родным, чтобы вместе с ними снова отпраздновать долгожданное Рождество. На столах – вкуснейшие блюда. Люди пируют, наедаются до отвала. Добавляют к вчерашнему ужину свою долю еды, свой смех, свои «Как поживаешь?» и «Надо бы видеться почаще». Волшебство действует. Магия встреч, магия прощения и надежды на изобилие, магия единения и дружбы в эти минуты, любовно и страстно связанные с жизнью. Все это старик знает лучше других, потому что он странствует по свету много лет и годами видит те же заговорщические взгляды, те же нежные жесты. Волшебство здесь. Оно не во всяких ухищрениях, но в этом времени вне времени, когда все может возродиться, когда все начинается заново с первым восходом солнца.
И старик, довольный, отправляется восвояси под звенящую мелодию Jingle Bells, которая не затихает до вечера, вылетая из нескольких постепенно закрывающихся магазинов, из домов, ярко освещенных в этот вечер нового Рождества. В воздухе стоит сладкий запах счастливых, довольных душ, он согревает землю. И бородатый старик чувствует всю эту энергию, черпает в ней силу, питает ею наши мечты – мечты маленьких и больших детей.
Он удаляется от города, поднимается по склону холма, входит в рощу, где его ждут олени. В санях мирно похрапывают два спящих гнома. Ночь была долгая, надо было раздать много подарков. Старик сбрасывает с плеч толстый серый плащ, надевает красную куртку, которую на один день снял. На тот день, когда Рождественский Дед, как всегда, наугад выбирает деревню или город из тех, где перед тем побывал, чтобы послушать радостные детские крики, посмотреть на людей, порадоваться их вновь обретенным надеждам. Когда солнце заходит и становится темно, он выводит упряжку из рощи, направляет оленей к вершине холма, щелкает кнутом, кричит «Хо-хо-хо!» – и сани взлетают в небо. В эту ночь лишь немногие припозднившиеся мечтатели поднимут глаза к луне и на мгновение увидят, как на фоне ее светлого круга промелькнет тень из детских воспоминаний, но через несколько секунд и они позабудут об этом.
Старик ненадолго остановится у входа в волшебный дворец. Окинет взглядом невидимую фабрику, где сотни гномов отдыхают после того, как целыми днями трудились, собирая машинки с пультом управления, делая длинные леденцы, выпекая пряники. Он вслушивается в тишину, воцарившуюся, когда вся работа была закончена. Но пройдет несколько дней, и все снова примутся за дело, готовясь к новому чудесному Рождеству, чтобы волшебство продолжалось еще очень-очень долго.
Дед с розгами. Подстегивает шум!
Лицо и руки выпачканы сажей, всклокоченные черные волосы • За спиной большой мешок, в руке буковые розги • Одет в темный плащ. Имя говорит само за себя, fouettard – от fouetter, что означает «хлестать, сечь». Надо только отметить этимологию слова fouetter, которое происходит от старинного французского названия бука – fou.
Что за дух таится в тени существа, которого все меньше боится наше общество, очищенное от всего, что может более или менее напоминать об Ином? Как на самом деле выглядит тот, чье лицо черно от сажи, и этот цвет заставил его столько раз опасно свернуть и столько раз срезать путь, что в конце концов мы утратили всякие ориентиры в том, что относится к нему? Какой символ надо угадать за этим бичом, за этой плеткой, этими кожаными ремешками, связанными с какой-то пыткой, прежде чем мы увидим в нем ветви светлого дерева? Как должен выглядеть этот помощник святителя Николая, даже не столько помощник, сколько оттеняющий его спутник, чья роль, некогда столь важная, постепенно уменьшалась, пока окончательно не исчезла? Год за годом его очерненное лицо, предмет множества споров, медленно вытесняется, отступает в ночную тьму и вскоре, несомненно, растворится в ней.
Вот и заканчивается еще одно 6 декабря. Следом за шествующим впереди человеком в красном тяжело бредет жалкая сгорбленная фигура в грязной одежде, она волочит ноги, оставляя за собой на холодной дорожной грязи длинные борозды. Весь день Дед с розгами вытаскивал из своего огромного мешка игрушки, чтобы раздавать их улыбающимся, радостно возбужденным детям, лишь изредка слыша от них «спасибо»: благодарность всегда доставалась другому, с длинной белой бородой, спокойно восседающему на своем троне и весело болтающему с малышами. Всю прошлую ночь он до изнеможения занимался другой неблагодарной работой. Переходил от камина к камину, таскал тяжелые ящики, обвязанные лентами, поднимал коробки в блестящей бумаге. Ему – тяжкий труд, другому – благодарность. Так было всегда. И вот на долгом обратном пути по тропинкам, ведущим к мечтам, Дед с розгами принимается вспоминать минувшие века. В те времена был только он. Никакого доброго святого, никаких игрушек. Он был могущественным духом, которого уважали и боялись. Сажа показывала, что он дух домашнего очага, хранитель дома и покровитель семьи. Его бич хлестал ведьму и отваживал нежеланных гостей от каменных порогов, прогонял зиму с ее холодом и демонами. Кнут щелкал, потому что этот дух был не таким скромным, как его нынешний хозяин в митре. Он громко шумел, его сабо тяжело стучали по полу, временами вместо пояса он носил цепь, а иногда на его одежде были колокольчики. Все эти детали указывали на его древнее занятие – прогонять демонов. Прежде в нем видели вольного лесного духа, воплощение царства, утраченного людьми, и мало-помалу невозможным становилось возвращение в это опасное место, которое следовало позабыть, туда, где колыбель мира стала преисподней. Он – Рогатый, Дикий, воплощение Природы. Чернота сажи становится чернотой земли; ремешки его плетки превращаются в ветки березы, бука, орешника. Все в нем дышит древними храмами, зелеными душами, тайнами, скрытыми среди листвы, у истоков рек, в сердце гор.
Споры насчет происхождения загадочного Деда с розгами продолжают вести ученые мыслители и салонные искатели приключений, возможно слишком быстро проскочившие мимо очевидного. Некоторые из них видят в нем скорее выдумку иезуитов XVII века, создавших угрожающего спутника для славного святого. Плетка здесь лишь орудие наказания за наши слабости, инструмент, которым эти священники, кстати, ежедневно пользовались в своих школах. Трудно забыть и вейсенбургский вариант легенды о некогда известном своими злодеяниями и жестокостью рыцаре, чья проклятая душа каждый год появляется в этих краях в облике мерзкого создания, опаленного пламенем преисподней, исполинского роста и держащего свою голову под мышкой. Наконец, с помощью детских считалочек и песенок распространился слух, будто этот нехороший спутник – тот самый мясник, который разрубил на куски трех малышей, собиравших в поле колоски, но великий святой все исправил, а убийцу обрек вечно следовать за ним, неся на спине груз своих грехов в виде тысяч игрушек, которые он все еще раздает в наши дни.
Пер-Фуэтар, Ганс Трапп, Ханскроф, Гансмус, Черный Пит, Море, Шмуцли – множество духов, выполняющих те же обязанности и одновременно появляющихся в разных местах, подарили святителю Николаю этого странного персонажа, то ли слугу, то ли спутника. Несомненно, это создание существовало раньше святого и давным-давно появлялось зимами в этих краях. Дьявол – прежде ада, дикарь – прежде нашей одомашненной жизни, святой – прежде наших милых современных цивилизаций… Чтобы довершить этот портрет, завернем в Нормандию. Там все еще встречается Пер
