Первый действительно скверный приступ подагры настиг Уинтона, когда Джип исполнилось двадцать два года. Испугавшись потерять к началу охотничьего сезона способность сидеть в седле, майор поехал с дочерью и Марки в Висбаден. Они сняли номера на Вильгельмштрассе с видом на сад, в котором листва уже превращалась в роскошное сентябрьское золото. Лечение шло долго и муторно, Уинтон отчаянно скучал. Джип проводила время намного веселее. В сопровождении молчаливого Марки она ежедневно совершала конные прогулки на гору Нероберг, негодуя по поводу правил, разрешавших пользоваться в этом божественном лесу со сверкающими медью буками только специально отведенными маршрутами. Один-два раза в день она посещала концерты в курзале – или в одиночку, или с отцом.

Когда Джип впервые услышала игру Фьорсена, отца рядом не было. В отличие от большинства скрипачей этот был высок и худ, с гибкой фигурой и быстрыми свободными движениями. Бледное лицо удивительно хорошо гармонировало с копной волос и усами цвета тусклого золота. На впалых щеках с широкими высокими скулами виднелись узкие лоскутки бакенбардов. Баки не впечатлили Джип, да и весь он ее не впечатлил, однако игра Фьорсена загадочным образом взволновала и захватила юное сердце. Скрипач, несомненно, обладал замечательной техникой. Она облекала взволнованный, своенравный порыв его игры в чеканную форму, в лепесток пламени, скованный льдом. Когда Фьорсен закончил выступление, Джип не присоединилась к шквалу аплодисментов, но сидела без движения, не сводя с него глаз. Ни капли не тронутый восторгом толпы, музыкант провел тыльной стороной ладони по лбу, откидывая необычного цвета пряди, довольно равнодушно улыбнулся и отвесил пару легких поклонов. Джип подумала: «Какие у него странные глаза! Как у леопарда или тигра – зеленые, свирепые и в то же время робкие и вороватые. Невозможно оторваться!» Такого мужчину – странного и пугающего – она еще не видела. Он, казалось, смотрел прямо на нее. Опустив глаза, Джип захлопала, а когда вновь подняла взгляд, улыбка на лице Фьорсена сменилась задумчивым, грустным выражением. Он еще раз легко поклонился – как показалось Джип, ей одной – и рывком поднес скрипку к плечу. «Он сейчас сыграет для меня», – мелькнула нелепая мысль. Фьорсен без аккомпанемента исполнил щемящую сердце короткую пьесу. Когда он закончил, Джип больше не смотрела на него, но от ее внимания не укрылся момент, когда он с небрежным поклоном покинул сцену.

В тот вечер за ужином она сказала Уинтону:

– Я слушала сегодня одного скрипача. Прекрасный исполнитель, его зовут Густав Фьорсен. Швед, наверно, как ты думаешь?

Уинтон ответил:

– Скорее всего. Есть на что посмотреть? Знавал я одного шведа в турецкой армии, славный был малый.

– Высокий, худой, бледное лицо, выступающие скулы, щеки впалые, странные зеленые глаза. Ах да, еще маленькие золотистые бакенбарды.

– Боже милостивый, это уже перебор!

Джип с улыбкой пробормотала:

– Да, пожалуй, ты прав.

На следующий день она увидела Фьорсена в саду. Джип с отцом сидела рядом с памятником Шиллеру. Уинтон читал «Таймс»: получения газеты он ждал с большим нетерпением, чем готов был признать, но не хотел жаловаться на скуку, чтобы не мешать удовольствию дочери, которое та явно получала от поездки. Читая обычные, приятные сердцу обличения поведения «этих каналий радикалов», недавно пришедших к власти, и отчет о встрече в Ньюмаркете, он украдкой поглядывал на Джип.

Вряд ли можно найти создание прелестнее, изящнее и породистее, чем она, среди голенастых немок и прочей неотесанной шушеры в этом богом забытом месте. Девушка, не замечая, что за ней подсматривают, поочередно останавливала взгляд на каждом, кто проходил мимо, на птицах и собаках, на газоне с бликами солнечного света, начищенной меди буковой листвы, липах и высоких тополях у воды. Врач, вызванный в Милденхем, когда у нее разыгралась мигрень, назвал ее глаза идеальным органом зрения и был прав – никто другой не умел так быстро и с такой полнотой охватить взглядом свое окружение. Собаки любили ее, то и дело одна из них останавливалась, в нерешительности размышляя, не ткнуться ли носом в ладонь девушки-иностранки. Перекинувшись игривыми взглядами с догом, Джип подняла глаза и вдруг увидела Фьорсена, проходившего мимо в сопровождении низкорослого квадратного человечка в брюках по последней моде и корсете. Высокая сухопарая долговязая фигура скрипача была облачена в застегнутый на все пуговицы сюртук коричневато-серого цвета. На голове – серая мягкая широкополая шляпа; в петлице – белый цветок; на ногах – лакированные сапоги с матерчатыми отворотами; на фоне белой мягкой льняной рубашки пузырится галстук-пластрон. Франт – ни дать ни взять! Странные глаза Фьорсена встретились со взглядом девушки, и он приложил руку к шляпе.

«Смотри-ка, он меня запомнил», – подумала Джип. Фигура с тонкой талией и немного выдвинутой вперед головой на довольно высоких плечах в сочетании с вольной походкой поразительно напоминала леопарда или какого-нибудь другого грациозного зверя. Фьорсен тронул спутника за плечо, что-то пробормотал, развернулся и пошел назад. Джип увидела, что он смотрит в ее строну, и вдруг поняла: скрипач вернулся с единственной целью – посмотреть на нее еще раз. Однако она помнила, что за ней наблюдает отец. Можно было не сомневаться, что зеленые глаза не выдержат взгляд Уинтона, англичанина, принадлежащего к тому сословию, что никогда не снисходит до любопытства. Фьорсен с приятелем продефилировали мимо. Джип заметила, как Фьорсен повернулся к спутнику и слегка кивнул в ее сторону. Коротышка засмеялся, и в груди Джип полыхнуло пламя.

– Каких только павлинов здесь не увидишь! – заметил Уинтон.

– Это тот самый скрипач, о котором я тебе рассказывала. Фьорсен.

– О! Ну-ну…

Майор явно забыл о прежнем разговоре.

Мысль, что Фьорсен выделил ее среди множества зрителей, слегка щекотала самолюбие Джип. Рябь в душе улеглась. Хотя отцу не понравился наряд скрипача, он вполне ему подходил. Вряд ли Фьорсен выглядел бы уместно в английском платье. За два последующиех дня Джип увидела квадратного коротышку, молодого человека, гулявшего с Фьорсеном, всего лишь раз и почувствовала, как тот провожает ее взглядом.

Потом баронесса фон Майзен, космополитка и приятельница тетки Розамунды, немка по мужу, наполовину голландка, наполовину француженка по рождению, спросила Джип, слушала ли она игру шведского скрипача Фьорсена.

– Он мог бы стать лучшим скрипачом современности, если бы только не… – Баронесса замолчала на полуслове и покачала