И господин Янеке удаляется, дружелюбно улыбаясь Пиннебергу, словно подбадривая его – насколько это позволяет дистанция между ними.

– Ну, он вам рассказал про вашего Хейльбутта? Вот свинья, я так про него и думал! Не выносил этого хвастуна.

– А я его любил, – громко говорит Пиннеберг. – И если вы еще раз при мне…

Нет, Кесслеру не удается тут показать Пиннебергу ту самую фотографию обнаженного Хейльбутта, хотя он и жаждет увидеть его реакцию. Пиннеберг увидит ее позже, в течение дня. Это фото произвело фурор не только в отделе готового мужского платья – новость уже разлетелась по всему магазину, продавщицы из отдела шелковых чулок и шляп только об этом и говорят, а фото ходит по рукам.

Так оно попадает и к Пиннебергу, который весь день ломал голову: как Хейльбутт мог продавать на улице свои обнаженные фотографии? Все оказалось иначе – господин Янеке и прав, и неправ. Речь идет о журнале, одном из тех, о которых никогда толком не знаешь, для чего они существуют – для пропаганды красоты тела или для разжигания похоти.

На обложке журнала, в овальной рамке, несомненно, Хейльбутт – в боевой позе, с копьем в руке. Хорошее фото, любительский снимок, и сам он действительно хорошо сложен, вот-вот метнет копье… будучи совершенно голым. Что и говорить, очень пикантное ощущение для молоденьких продавщиц, поклонниц Хейльбутта, видеть его таким красивым и обнаженным. Он не разочаровывает. Но это вызвало столько волнений…

– Кто вообще покупает такие журналы? – говорит Пиннеберг Лашу. – Разве за это можно увольнять?

– Кесслер, наверное, выследил… – предполагает Лаш. – Это он принес журнал. И он первый обо всем узнал.

Пиннеберг решает навестить Хейльбутта, но не сегодня. Сперва надо обсудить это с Ягненком. Потому что Пиннеберг, конечно, хороший друг, но история его слегка будоражит, хоть он и не признается. Он покупает номер журнала и приносит Ягненку в качестве иллюстрации.

– Конечно, ты должен к нему сходить, – говорит она. – И не позволяй никому плохо о нем говорить при тебе, понял?

– Ну, как он тебе? – любопытствует Пиннеберг, потому что слегка завидует этому красивому телу.

– Сложен хорошо, – говорит Ягненок. – У тебя уже маленький животик намечается. Руки и ноги у тебя тоже не такие красивые.

Пиннеберг смущается:

– Что ты хочешь сказать? По-моему, он просто великолепен. Ты могла бы влюбиться в него?..

– Вряд ли. Слишком смуглый для меня… И потом, – она обвивает его шею и мягко улыбается, – я все еще влюблена в тебя.

– Все еще? – переспрашивает он. – Правда?

– Чистая правда.

На следующий вечер Пиннеберг приходит к Хейльбутту. Тот ни капли не смущен:

– Ты в курсе, Пиннеберг? Здорово они влипли с этим увольнением, ведь меня они не предупредили. Я уже подал в суд.

– Думаешь выиграть дело?

– Абсолютно. Я выкрутился бы даже в том случае, если бы фотография была напечатана с моего разрешения. А я могу доказать, что это сделано без моего ведома. С меня взятки гладки.

– Ну а потом? Трехмесячный оклад тебе выплатят, но ведь в конце концов – ты безработный.

– Дорогой Пиннеберг, я обязательно найду что-то еще. А если нет – открою свое дело. Толкаться на биржу я точно не пойду.

– За тебя я не переживаю. А меня возьмешь меня к себе, если откроешь свое дело?

– Конечно, Пиннеберг. Тебя первого.

– Без норм?

– Конечно, без норм!

Хейльбутт хмурится:

– А как ты сам? Тебе теперь приедтся тяжело. Выкрутишься?

– Придется. Придется, – говорит Пиннеберг с деланой уверенностью. – В последние дни неплохо получалось. Я на сто тридцать впереди.

– Вот видишь, – говорит Хейльбутт. – Может, для тебя даже лучше, что я ушел.

– Э, нет, лучше бы ты остался.

Пиннеберг возвращается домой. Странно – через какое-то время разговаривать с Хейльбуттом становится совсем не о чем. Пиннеберг действительно его очень любит, он прекрасный парень, но не совсем тот друг, с которым можно быть на одной волне. Его близость не греет.

Он долго не навещает Хейльбутта, пока в магазине не заговаривают о нем снова – Хейльбутт выиграл дело против «Манделя».

Но когда Пиннеберг приходит к нему домой, Хейльбутта уже нет.

– Понятия не имею, куда он уехал, господин, – отвечает фрау Витт. – Наверное, в Далльдорф, или как там теперь называется – Виттенау. Туда ему и дорога. С ума сойти – он еще и меня, старуху, уговаривал заниматься этими мерзостями!

Хейльбутт исчез.

Пиннеберг арестован, а Яхман видит призраков. Ром без чая.

Вечер. Прекрасный светлый весенний вечер, почти лето. Пиннеберг закончил дневную работу, выходит из универмага «Мандель», кричит на прощанье коллегам:

– Ну, до завтра!

И бредет домой. Вдруг чья-то рука ложится ему на плечо:

– Пиннеберг, вы арестованы!

– Вот те на! – усмехается Пиннеберг, ни капли не испугавшись. – С чего бы?.. Ах, господи, да это же вы, господин Яхман! Сколько лет, сколько зим!

– Вот он, человек с чистой совестью – даже не вздрогнул! – меланхолично замечает Яхман. – Боже, как бы мне хотелось быть таким же молодым, как вы! Завидую!

– Погодите, господин Яхман, – отзывается Пиннеберг. – Нечего вам завидовать. Вы бы и трех дней не выдержали на моем месте. В «Манделе»…

– Что в «Манделе»? Я бы с радостью поменялся с вами! Это же стабильная, надежная работа, – мрачно говорит Яхман и медленно шагает рядом с Пиннебергом. – А сейчас все так уныло… Ну да ладно. Ну, как поживает ваша жена?

– Все хорошо, – отвечает Пиннеберг. – У нас теперь сын.

– Боже мой, правда? Сын? – Яхман крайне удивлен. – Как же быстро у вас все вышло. Вы разве можете себе это позволить? Завидую!

– Позволить не можем, – признается Пиннеберг. – Но если бы мы об этом задумывались, у нас вообще не было бы детей. Приходится как-то выкручиваться.

– Верно, – соглашается Яхман, явно не слушая. – Послушайте, Пиннеберг, вот сейчас мы подойдем к книжному магазину… Посмотрим, что тут на витрине…

– Да? – оживляется Пиннеберг.

– Очень поучительная книга, – громко заявляет Яхман. – Многому из нее научился. – А затем шепчет: – Посмотрите налево. Неприметно, черт возьми, неприметно!

– Да? – снова переспрашивает Пиннеберг, чувствуя, что все это очень загадочно, а сам могучий Яхман сильно изменился. – Что я должен увидеть?

– Толстый седой человек в очках и со взъерошенной бородкой – заметили?

– Да, конечно, – говорит Пиннеберг. – Вон он идет.

– Отлично, – говорит Яхман. – Теперь не спускайте с него глаз. А сами разговаривайте со мной как обычно. Только, ради бога, не называйте имен, ни в коем