Но я ничего не рассказала о свадьбах. История с женитьбой капитана Джеймса, конечно, занимательная, но это никому уже не интересно, теперь у всех на уме мистер Грей. Да-да, мистер Грей женится, и на ком бы вы думали? На моей Бесси! Она полжизни будет нянчиться с ним, уж больно хил наш пастор, я прямо так ей и сказала. А она говорит, ну и пусть: покуда в слабом теле держится прекрасная душа, ей нечего больше желать. Подумайте, какая цельная и смелая натура моя малышка Бесси! Хорошо хоть не придется наново метить все ее белье и одежду. Намедни она связала себе чулки, и я посоветовала ей взять в качестве своей метки букву «Г» – от «Галиндо» (если уж не от «Гибсон»): кто, если не я, заменит ей родителей? По счастью, фамилия Грей начинается с той же буквы. Итак, у нас две свадьбы подряд, и, согласитесь, для Хэнбери этого более чем достаточно. И Бесси обещает взять у меня другого котенка.

Теперь о смертях. Умер фермер Хейл, бедный старик! Жена его, надо думать, вздохнула с облегчением: муж бил ее, когда бывал пьян, а трезвым его и не видели, несмотря на все увещевания мистера Грея. Проживи фермер Хейл еще несколько лет, мистер Грей не набрался бы смелости попросить руки Бесси (о чем я сказала ему в лицо), уж очень близко к сердцу принимал он грехи старого пьяницы и только себя винил в том, что грешник не желал превращаться в святого. Еще у нас умер приходский бык. Моей радости не было конца. Но все говорят, что скоро появится его преемник. Пока же я без страха хожу удобной дорогой, через общинный луг, а ходить приходится часто – надо смотреть за ремонтом в доме мистера Грея.

Вы, верно, думаете, что теперь-то я сообщила вам уже все хэнберийские новости? Ан нет, главное впереди. Не стану мучить вас и сразу перейду к делу, вы все равно никогда бы не догадались, о чем пойдет речь. Леди Ладлоу созвала гостей, довольно разношерстную компанию, словно для нее это в порядке вещей. Мы пили чай с гренками в Голубой гостиной; прислуживали старый Джон Футмен и молодой Том Дигглз в ливрее и с напудренной головой, все как полагается (давно ли мальчишкой гонял ворон с полей фермера Хейла!). Чай готовила миссис Медликотт в покоях миледи. Сама миледи казалась сказочной королевой преклонных лет – в черном бархате и старинных кружевах, которых я ни разу не видела на ней после смерти милорда. Кто же были ее гости? – спросите вы. Пастор из Кловера, пастор из Хэдли, пастор из Меррибэнка с женами; фермер Донкин и две мисс Донкин, его дочери; разумеется, мистер Грей и при нем мы с Бесси; капитан и миссис Джеймс; а также мистер и миссис Брук, представьте себе! Я не уверена, что пасторам это понравилось, однако деваться некуда. Во-первых, мистер Брук помогал капитану Джеймсу привести в порядок угодья миледи; во-вторых, его дочь вышла замуж за управляющего миледи; и в-третьих, мистер Грей говорит (а он за свои слова отвечает), что, ежели разобраться, баптисты не самые дурные люди, хотя, как вы помните, в не столь отдаленные времена тот же мистер Грей сурово их осуждал. Жена мистера Брука – нешлифованный алмаз, вот уж поистине! То же самое говорят обо мне, я знаю. Только мне повезло родиться в семье, где с детства учат манерам, и я вспоминаю об этом при надобности. Но бедняжку миссис Брук никто не учил манерам. И когда Джон Футмен протянул ей поднос с чашками, она уставилась на лакея без малейшего понятия, чего от нее хотят. Хорошо, я сидела с ней рядом! Притворилась, будто не замечаю ее конфуза, быстро добавила сливок и сахара и успела бы незаметно сунуть чашку ей в руку, если бы Том Дигглз, дерзкий юнец с убеленной головой (от пудры – не от почтенной седины!) не подскочил предложить ее вниманию поднос с аппетитной сдобой, печеньем, кексами – всеми лакомствами, которые так изумительно готовит миссис Медликотт. К этой минуте три пасторши вперили взоры в миссис Брук, чтобы не пропустить очередной ее промах (она еще раньше успела блеснуть незнанием этикета) и обменяться многозначительными улыбками, хотя по своему воспитанию недалеко ушли от нее. Их предчувствия оправдались – она вынула большой чистый носовой платок из индийского шелка с красно-желтым узором и разостлала его на коленях поверх нарядного шелкового платья, совершенно нового: я слыхала от Салли, а та – от своей кузины-молочницы на ферме у Брука, что мистер и миссис Брук невероятно обрадовались приглашению миледи и хотели не ударить лицом в грязь. Вообразите картину! Негодник Том Дигглз уже молча скалил зубы (сам-то давно ли вылез из грязи, вечно ходил оборванцем – пугало и то одевают приличнее). И пасторша из Хэдли (не помню, как ее звать, впрочем, не важно, на редкость невоспитанная особа; надеюсь, Бесси будет вести себя лучше!) уже давилась от смеха, того и гляди заржет по-ослиному, как вдруг… Что делает миледи? Ах, одна лишь моя драгоценная леди Ладлоу способна на это, благослови ее Бог! Миледи вынимает белоснежный батистовый платок и невозмутимо кладет его на свое черное бархатное платье, словно в точности так она и поступает каждый божий день, подобно жене пекаря миссис Брук. И когда последняя встала стряхнуть крошки в камин, миледи вновь последовала ее примеру. Но с каким изяществом! И каким взором она окинула всех нас! Том Дигглз покраснел до ушей, а пасторша из Хэдли проглотила язык до конца вечера. На мои старые глупые глаза навернулись слезы, а мистер Грей, все время смущенно молчавший (я советую Бесси поскорее излечить его от этой напасти), так вдохновился поступком миледи, что стал говорить без умолку и сделался душой общества.

Милая Маргарет Доусон! Иногда