Пока мы пили чай и жевали бетель, опустились сумерки, и на небе взошел тонкий серп луны. Это был шестой или седьмой лунный день.

— Пойдем, Раджу, посмотрим на кабанов на твоем поле, — предложил я, взяв ружье.

Рядом с участком Раджу рос высокий тутовник. Раджу сказал:

— Нам нужно забраться на это дерево, господин. Сегодня утром я сделал на его ветках настил.

Я понял, что дела плохи. Я уже давно не лазил по деревьям, тем более поздно ночью. Но Раджу подбодрил меня: «Это несложно, господин. Там есть бамбуковые перекладины, а внизу много веток и листвы. Вы без труда заберетесь».

Я передал ружье ему и залез на настил. Раджу ловко последовал за мной. И мы вдвоем стали внимательно следить за участком.

Луна поднялась еще выше. Сидя на тутовнике и глядя на залитые ее светом верхушки деревьев — какие-то проступали ярко, другие были подернуты дымкой, — я испытывал удивительное и неведомое мне до этого чувство.

Вскоре из леса донесся вой стаи шакалов, и в то же мгновение из южной части лесной чащи вышла темная фигура и зашла на поля Раджу.

— Вон, поглядите, господин, — сказал он мне.

Я схватил ружье, но как только она приблизилась и вышла на лунный свет, стало ясно, что это не кабан, а антилопа-нильгау.

Нам совсем не хотелось ее убивать, поэтому Раджу прикрикнул на нее: «Прочь, прочь», — и она тут же скрылась в лесу. Я выстрелил вхолостую в воздух.

Прошло часа два. Из южной части леса послышались крики джунглевых куриц. Я мечтал, как застрелю сегодня взрослого клыкастого кабана, а нам не попался даже кабаненок. Тот холостой выстрел, чтобы отпугнуть нильгау, был большой ошибкой.

— Давайте спустимся, господин. Нужно приготовить вам поесть.

— Зачем, Раджу? Я вернусь в контору, еще нет даже десяти вечера. Утром мне нужно поехать в разведывательный лагерь проверить работу. Я не могу остаться.

— Вы поужинаете и поедете, господин.

— Ездить через леса Нарха-Бойхар в одиночку в такой час опасно, я поеду прямо сейчас, Раджу. Не обижайся.

Сев верхом на лошадь, я добавил:

— Если я иногда буду заезжать к тебе выпить чаю, не помешаю, Раджу?

— Что вы такое говорите, господин! Я совсем один в этом лесу, да еще и беден, а вы любите меня — привезли чай и сахар и выпили вместе со мной. Пожалуйста, не обижайте меня такими словами.

Глядя на Раджу в тот момент, я подумал, как хорошо он выглядит для своего возраста, в юности он, наверное, был хорош собой — неудивительно, что дочь школьного учителя Шорджу прониклась чувствами к его молодому красавцу ученику.

Глубокая ночь. Я один еду по лесу. Луна скрылась. Вокруг ни луча света и необычайная тишина — словно я вдруг оказался на какой-то неведомой безлюдной планете. Далеко на горизонте засверкало созвездие Скорпиона, по ночному небу над моей головой рассыпалось бесчисленное множество звезд, а прямо передо мной был безмолвный лес Лобтулии-Бойхар. В тусклом свете звезд проступали макушки тамарисков, где-то вдалеке возвестили о наступлении ночи шакалы, а еще дальше тянулся длинной черной полосой, напоминающей горную цепь, заповедный лес Мохонпура. Кругом тишина, прерываемая только монотонным стрекотом какого-то насекомого, — если прислушаться, можно различить в нем треск еще нескольких насекомых. Как необыкновенно романтично это чувство свободной жизни, как радостно ощущать это глубокое единение с природой! Всё вокруг окутано завесой неведомой, невыразимой таинственности, я не понимал, что именно за таинственность это была, но точно знал, что нигде больше не испытаю этого чувства.

Мне казалось, словно этой тихой, одинокой ночью божества, окруженные вереницами звезд, творили в своем воображении, и в их мыслях уже были засеяны семена новых миров, нового чувства прекрасного, новых живых существ, которые возникнут в далеком будущем. Только душа, которая неустанно стремилась к знанию, радостно созерцала величие и бессилие мира и, презрев мелкие горести и печали этой жизни, жила надеждой на далекие путешествия сквозь вереницы рождений и перерождений, способна увидеть их таинственный лик. Этот Атман[89] не постигается лишенным силы[90]…

Те, кто отдал свои жизни, пытаясь забраться на вершину Эвереста, несмотря на снега и бури, возможно, узрели этот великий образ творца мира. Или Колумб, стоявший день за днем на берегу Азорских островов, желая узнать что-то о неведомой ему земле по ту сторону океана по прибиваемым волной деревянным щепкам, именно в тот момент осознал силу игр творца. Те же, кто, сидя дома и потягивая табак, обсуждали свадьбу дочери соседа или вообще были изгоями общества, были не способны почувствовать это.

2

В лесах и горах на северном берегу реки Мичхи́ велись разведывательные работы, поэтому я уже около десяти дней жил там в палатке и полагал, что придется задержаться еще на пару недель.

Это место находилось далеко от нашего поместья, вблизи от царства царя Добру Панны — царство, конечно, громко сказано, потому что Добру Панна царь без царства, — вернее, вблизи от его дома.

Это невероятно красивое место. Долина широкая с одной стороны и узкая — с другой; с запада на восток ее огибала горная цепь, образуя ущелье в форме подковы — холмистое, поросшее лесом из бамбука, колючек и некоторых других деревьев и всюду усыпанное камнями разного размера. С севера в долину спускалось множество горных ручьев и, протекая через нее, устремлялось дальше. Берега ручьев заросли лесами, в которых, как я узнал за время пребывания здесь, водились тигры. Я видел оленей, слышал крики джунглевых куриц в полночь и вой шакалов, но ни разу не видел и не слышал тигра.

В горах в восточной части этого ущелья была большая пещера, перед которой росло старое баньяновое дерево, шелестевшее на ветру и днем, и ночью. Раскинувшиеся под куполом голубого неба в палящем свете полуденного зноя, эта уединенная лесная долина и пещера навевали мне картины далеких эпох. Может быть, когда-то давно эта пещера была дворцом царей какого-нибудь первобытного племени, подобно родовому гнезду царя Добру Панны. На одной из ее стен вырезано множество изображений — возможно, какие-то картины, сейчас они практически стерлись, — ничего нельзя было разобрать. У меня захватывало дух, когда я думал, сколько неписаных историй о радостях, печалях, угнетениях и притеснениях людей того дикого лесного племени таили в себе земля, воздух и стены этой пещеры.

Примерно в полукилометре от нее, на берегу ручья на кусочке земли,