— Уважаемые присутствующие, — прочел он.

Сестра Артура вздохнула.

Сначала мы прослушали краткий обзор карьеры Артура, начиная с того, как он никак не мог окончить школу, потому что вел лежачий образ жизни, валяясь дома на диване или даже, если за ним никто не следил, на полу, а потом не захотел идти по стопам своего отца и все-таки худо-бедно встал на ноги.

— Но сегодня речь не о твоей работе, — закончил отец Артура. — Сегодня мы празднуем любовь. — Он поднял свои лохматые брови и посмотрел на нас. — Можешь себя поздравить, Артур, с такой прекрасной женой. За твою прекрасную жену! — сказал он и поднял свой бокал.

Потом встал мой отец. Он покашлял.

— Жаль, что твоя мать сейчас не может быть здесь, — сказал он. Некоторое время он молча смотрел на фирменный крокет местного шеф-повара у себя на тарелке, а потом снова сел. — Я продолжу попозже, — сказал он. — Еда остынет.

Боб уже успел умять почти весь крокет.

После того как закуски были съедены, мой отец снова поднялся и начал подробный рассказ о том дне, когда узнал, что я беременна. Я позвонила ему сообщить новость, он налил себе виски.

— Это был самый прекрасный подарок, который ты могла нам сделать, — сказал он тогда и тут же поправил себя: — То есть мне, конечно, я хотел сказать, мне. — Он залпом выпил виски и тут же наполнил стакан снова. — К концу того телефонного разговора я был мертвецки пьян, — сказал он. — И очень счастлив. И мне было ужасно грустно. — Он поднял глаза.

— Еще! — завопил Боб. — Еще крокет!

— Твоя мать была бы так рада стать бабушкой, — добавил мой отец. — Хотя она и не любила это слово. Когда я в первый раз увидел ее, я еще работал за барной стойкой в том студенческом кафе.

Как только у моего отца появлялся шанс, он непременно рассказывал эту историю. О том, как протирал стойку и на минуту поднял взгляд, а она стояла прямо перед ним. И эти ее глаза, даже не синие, а бирюзовые. И как он тер и тер стойку, так что ей пришлось окликнуть его несколько раз, чтобы сделать заказ. И что она произнесла «вино» так изысканно, как уже почти никто не говорит, и потом немного растерянно посмотрела по сторонам. И ему в тот момент больше всего захотелось погладить ее по модной прическе и сказать, что все будет хорошо.

— Мне пришлось ждать, пока она даст мне шанс, — сказал мой отец. — И прошло уже почти тридцать лет с тех пор, как ее нет с нами, но на самом деле с того самого вечера я всегда был только с ней. — Этого же он пожелал и нам, но только без того, что кто-то из нас умрет молодым. — Но с другой стороны, вы уже не так и молоды, — добавил он. — Так что все нормально.

За это мы подняли тост. Когда принесли основное блюдо, мама Артура сказала, что отель никогда раньше не казался ей таким уютным. И за это мы тоже выпили, а еще за дождь на улице, и за свечи на столе, и за красное платье мамы Артура в японском стиле, которое чудом не загорелось. После десерта и коньяка мой отец и мама Артура запели песню активистов шестидесятых годов, которую надо было исполнять быстро и отрывисто, а заканчивалась она длинной протяжной нотой, которая закончилась только после того, как отец Артура опрокинул бокал моего отца.

— Вот зараза, — сказала мама Артура.

— Ему пора в постель, — сказала я.

— Еще одну песенку! — потребовал мой отец.

На тумбочке в номере стояла бутылка шампанского в ведерке.

— Я больше не могу, — сказал Артур и плюхнулся на кровать увеличенного размера.

Я пошла в ванную снять линзы, а когда вернулась, он так и лежал, упав лицом прямо в сердце из розовых лепестков. Лепестки были разбросаны по всей кровати и по полу.

— Просыпайся, — сказала я. — Мы поженились.

Тут тихонько зазвонил телефон. Администратор хотел узнать, не мой ли муж забыл в ресторане часы.

— Нет, — сказала я. — Мой муж не носит часов. Мой муж никогда не желает знать, который час.

Была половина двенадцатого. «Это мой муж, — подумала я. — Он спит». Я открыла бутылку шампанского. Артур проснулся.

— Будешь? — спросила я.

— Нет. — Он повернулся на спину. — Хотя давай.

— Ты злишься?

Он покачал головой.

— Не врать, — сказала я.

Он засмеялся.

— Почему ты всегда так говоришь?

Я поставила бокалы на тумбочку и плюхнулась рядом с Артуром. Вместе мы закачались туда-сюда.

— Водяной матрас, — сказала я.

— Мой отец закупил эти кровати, — сказал Артур, — когда еще тут работал. Он помешан на этих водяных матрасах.

— А, точно. У твоих родителей такой же.

— Отец говорит, они расслабляют.

В пять утра я проснулась, потому что кровать заколыхалась оттого, что кто-то лег рядом со мной.

— Артур? — прошептала я. Недавно я смотрела фильм ужасов про жуткого младенца, который жил в подвале и по ночам забирался к людям в постель.

— Да. — Это был Артур.

— Как там, интересно, наш Боб? — спросила я. — Мой отец так напился.

— Я думаю, все нормально, — сказал Артур, подполз и крепко в меня вцепился.

Когда чуть позже я попыталась снова заснуть, в голове все время вертелась одна и та же песенка. Она была там уже лет десять. Вначале я слышала ее каждый день, а в последние годы только время от времени, когда мой отец рассказывал о своей армейской службе на юге Франции, а еще один раз, когда я мыла посуду и плакала, потому что мы с Артуром поссорились. Это был припев из песни Саймона и Гарфункеля. «Лай-лай-лай, — пелось там. — Лай-лай-лай-лай-лай-лай-лай. Лай-лай-лай. Лай-лай-лай-лай-лай-лай-лай-лай-ла-ла-ла-ла». Когда я домыла посуду, мы с Артуром помирились. Сейчас он тихонько похрапывал, а я сыпала на него розовые лепестки.

Дома Боб сидел на полу перед шкафом и складывал книжки в стопку. Мой отец с закрытыми глазами лежал на диване.

— Ты спишь? — спросила я.

— Нет, — ответил он и с трудом поднялся. — Я всю ночь не сомкнул глаз. — Он сказал это в точности как моя мать, она никогда не спала. Она все время жаловалась на бессонницу, но не хотела идти к врачу. «Тогда я не хочу ничего об этом слышать», — часто говорила я ей.

Боб ему не мешал, сказал мой отец. Просто в голове было слишком много мыслей.

— Так бывает, — сказал он. — В последнее время все чаще.

— Значит, тебе нужно заняться медитацией, — сказала я. — Ты же сам знаешь.

С тех пор как прошла десятидневный курс медитации в тишине, я постоянно говорила это моему отцу. В центре медитации мне пришлось делить комнату с другой женщиной. Каждую ночь мне снился кто-то, на кого я была жутко зла. В последний вечер я никак не могла заснуть, потому что кровать моей соседки тихонько скрипела. Я подозреваю, что соседка мастурбировала.

Это было задолго до того, как я познакомилась с Артуром, и до появления Боба.

— Он ударил меня по лицу, когда я доставал его из кроватки сегодня утром, — сказал мой отец. — А в остальном был чрезвычайно милым ребенком.

Боб оторвался от своих книг и кивнул.

— Вот и прошел самый лучший день твоей жизни, — сказал мой отец на прощание.

Одним из лучших дней моей жизни был день, когда я стояла на школьном дворе в огромном голубом пуховике, который выбрала для меня моя мама. Старший брат парня, в которого я тайно была влюблена, проехал мимо на велосипеде.

— Вон та дылда в голубом одеяле! — крикнул он своему другу. — Мой братишка хочет с ней встречаться.

Несколько месяцев спустя мы с классом отправились в поход с ночевкой в деревянном доме в лесу. Рядом с тем домом был сарайчик, где парень, который хотел со мной встречаться, проводил время с моей лучшей подружкой. Когда я заходила туда, они прятались на корточках за коробками. «Просто я недостаточно классная», — сказала я маме, когда вернулась из похода домой. Мама пыталась расчесать мои колтуны и стукнула меня щеткой по макушке. «Ты классная! — сказала она. — И не смей так больше говорить».