— Ваше личное дело у него в сейфе, и никто другой вами заниматься не будет, — сказал референт. — Сидите и ждите. Переведите дыхание, остыньте немного.

По официальному тону, по строгому, холодному взгляду Николай понял, что референт осведомлен о его делах и открыто выражает свою неприязнь, оттого что знает, как настроен нарком.

Сидеть и ждать.

Человеку организованному, активному, знающему цену времени, день без дела прожить трудно, а томиться к тому же неизвестностью — и подавно. Свое состояние Николай сравнивал с состоянием узника, ждущего суда и не ведающего, когда он состоится и какой приговор будет вынесен. Даже если нарком не снимет с него бронь, то вряд ли предоставит равнозначную работу. Сколько специалистов с куда большим стажем и опытом толпится в коридорах и ожидании назначения, и любой из них скорее поедет начальником цеха в Чермыз, чем сменным диспетчером на крупный завод. Он нисколько не счел бы зазорным работать сталеваром на большой печи, но отбывать наказание, сталеваря на дровяных печах, подобных чермызским, — одна мысль об этом приводила его в содрогание.

Постепенно горячее желание уйти с завода сменилось не менее горячим желанием остаться на нем.

Не так уж плох Чермыз для военного времени. В цехе отношение к нему — грешно желать лучшего. И Светлану тащить неизвестно куда и в какие условия не придется. А Кроханов? Кроханов теперь подожмет хвост. Если даже взыграет в нем ретиво́е, какие еще палки в колеса может он вставить? Все способы выжить его, Николая Балатьева, использовал, volens nolens смирится с возвращением и притихнет.

Первые дни Николай от нечего делать часами бродил по улицам, останавливался у витрин магазинов, заходил в них. Но не в продовольственные. Заглянул разок — и закаялся. На полках в изобилии одни пряности — корица, гвоздика да имбирь, а съестное… Хоть шаром покати. За себя он не беспокоился — все, кто проживал в гостинице, кормились в ресторане, — но сердце его ныло от жалости к жителям города, особенно к эвакуированным. Как те устраиваются с питанием?

Чтобы занять себя, стал ходить в городскую библиотеку и просиживал там часами, заполняя пробелы в своих литературных познаниях, образовавшиеся во время учебы в вузе. С упоением прочитал гомеровскую «Илиаду» и «Витязя в тигровой шкуре» в переводе Бальмонта.

На четвертый день пребывания в Свердловске наведался в производственный отдел Главуралмета, чтобы узнать, как работает его цех, и обнаружил, что процент выполнения плана неуклонно растет. Это не столько удивило, сколько озаботило: не пошло бы количество в ущерб качеству — с пульной шутки плохи.

Теперь Николай стал появляться в главке ежедневно и не без удивления отмечал, что кривая выплавки стали в цехе неуклонно двигалась вверх. На десятый день процент выполнения плана поднялся до ста двенадцати, и это совсем сбило его с толку. Как, каким образом смогли обеспечить там такой крутой подъем, достичь столь высоких показателей?

Сначала Николай решил, что Кроханов попросту занялся приписками, но затем отверг это предположение. Не позволил бы себе Кроханов явное очковтирательство, зная, что документ о приписке пятисот тонн находится у противника. Стало быть, цифры соответствуют фактическому производству, а если так, то он, Балатьев, недооценил Кроханова, посчитав, что изобретательность его по части подвохов истощилась. Теперь директор из кожи лезет вон, дабы доказать, что без Балатьева цех работает лучше, а следовательно, заводу он не только не нужен, но даже вреден.

Связаться по телефону со Светланой, выяснить, что происходит, ему, сколько ни пытался, не удавалось. Каждый вечер битый час дозванивался он до междугородной, телефонистка принимала заказ, и на этом все заканчивалось. Не оставалось ничего другого, как зайти ночью к дежурному диспетчеру главка и упросить, чтобы заказал разговор под видом служебного.

Заводов в ведении Главуралмета множество, разговоров с ними — еще больше. Сюда передают подробнейшие сведения о работе за сутки, объяснения всяких чепе — простоев и аварий, сюда сообщают о нехватке материалов и предъявляют свои требования. Попади Балатьев в этот диспетчерский пункт прямо из Макеевки, производство чугуна и стали, литья и проката по отдельным заводам вызвало б у него снисходительную усмешку — до такой степени было оно ничтожно по сравнению с заводом имени Кирова. Но теперь, когда у него появился опыт работы на маленьком заводе, когда он изведал, во сколько бочек пота обходится каждая тонна стали, эти цифры вызывали невольное уважение. Металлурги Урала вносили значительную лепту в снабжение военных заводов оборонным металлом отличного качества. Из крох получался большой каравай.

Ночь уже была на исходе, и диспетчер начал нервничать. Скоро появится начальник отдела, а в святая святых, куда могли входить только самые ответственные сотрудники главка, находится посторонний.

И когда уже надежды связаться с Чермызом не осталось, телефонистка вдруг соединила диспетчера с квартирой Давыдычевых.

— Коля, сюда не возвращайся ни в коем случае! — кричала в трубку Светлана. — За вчерашний день сто пятнадцать процентов! Кроханов во всеуслышание заявил, что ты мешал цеху работать, что ты саботажник! Где поселился? Голодный небось ходишь?.. Ты слышишь меня?..

Светлана торопилась не зря. Разговор прервали — на проводе была Москва.

Утром в главк Балатьев не пошел. Суточное производство он знал, а толкаться в коридоре среди незнакомых людей, выслушивать их грустные разговоры и прогнозы не было сил.

Весь день он провалялся в гостинице, надеясь отоспаться после бессонной ночи, но глаза не смыкались. Он не мог смириться со своим позорным поражением. Теперь ничего никому не докажешь. Прими его нарком в первые дни приезда в Свердловск, речь пошла бы только о разрыве с женой. Но при нынешних показателях работы цеха дополнительно встанет вопрос о его, Балатьева, профессиональной непригодности. Стало быть, о переводе на большой завод нечего и помышлять. Погонит его нарком в какой-нибудь Уфалей. Было же такое, что, рассердившись на нерадивого руководителя высокого ранга, нарком распорядился: «Сослать в Салду-балду!» И балдеет тот в Салде до сих пор.

Поняв, что ни заснуть, ни порвать эту бесконечную цепочку вязких, назойливых мыслей не удастся, Николай оделся и вышел из гостиницы. Морозище был такой, что дыхание спирало, да еще ветер кидался колючей снежной крупой. Подняв воротник полушубка, чтобы защитить быстро замерзшие уши, свернул на проспект Ленина, и тут ему пришла в голову трезвая мысль: поехать на толкучку. Авось в конце концов удастся купить шапку.

Трамвай он взял приступом, ехал, сдавленный со всех сторон с такой силой, что можно было поджать ноги и зависнуть, не опустившись на пол. На каждой остановке поднимался невероятный галдеж, потому что