— О, она все может! — В голосе Дранникова прозвучало нескрытое восхищение. — Все, если захочет. А захотела она после того, как я к ней зашел да растолковал, что подличать можно с подлыми, а подводить под монастырь хорошего человека — это последней мразью надо быть.

…Вдоволь посмеялись в этот вечер и у Давыдычевых. Светлана так образно, с такой точностью рассказывала о перипетиях оперативки, смешав трагическое с комическим, что хохот почти не стихал.

— Нет, вы представьте себе эту картину! — Голос Светланы звенел, как у ребенка. — Бесстыдно расправившись с Колей, Кроханов впадает в тон проповедника и начинает витийствовать о морали. И в каком диапазоне! От точности в отчетах до верности в любви. Ежели, говорит, человек в семейной жизни беспардонный, то и на производстве пардонов он не придерживается, и наоборот. И вот в самый разгар этой вдохновенной речи влетает Николай. Стремительно, как тигр, нацелившийся на добычу, и глаза раскаленные. Обо мне он, конечно, забыл. И когда туда мчал, и когда обратно вымчал. — Светлана бросила лукаво-укоризненный взгляд на мужа. — Слышу…

— У Коли не может быть таких глаз, — сотрясаясь от смеха, вступилась за зятя Клементина Павловна.

— Слышу — смолк Кроханов на полуфразе, — продолжала Светлана, — почуял опасность. И вся проповедь — вверх тормашками, а точнее — ему в рожу!

Константин Егорович погрозил дочери пальцем.

— Притормози себя.

Но Светлану уже было не остановить.

— А потом… Все разбрелись, я одна осталась, ну и Кроханов в кабинете. Оттуда ни звука, и я притаилась как мышь. Даже заглянуть побоялась. Но потом все-таки зашла — секретарь ведь. Вижу — Андрианчик в столбняке. Сидит обмякший, и, верьте не верьте, в глазах вот такие, — Светлана приложила большой палец к указательному, выставив его кончик, — да, да, вот такие крокодиловы слезы. Я ему воды — не пьет, я ему «аверьяновки» — головой вертит, насилу в рот влила, «хворточку» открыла — даже носом не потянул. Ну, думаю, хана пришла. Что делать? Схватила за плечи да как затрясу! Еле-еле в чувство привела.

Эта сцена вызвала новый взрыв смеха. Не засмеялась только Клементина Павловна.

— Ох, несдобровать теперь тебе, дочка, — умудренно сказала она.

— Почему?

— Что таким его видела. Люди не терпят свидетелей своего позора.

Светлана посмотрела откровенно восхищенным взглядом на мужа.

— Меня Коля защитит.

И подумал Николай, что самой большой наградой за выигранное сражение является не торжество победы, а вот такой взгляд любимой женщины.

13

Внеочередное бюро райкома партии Баских пришлось отменить. Кроханов заболел, из дому не выходил, а разбирать проступок заочно не полагалось по уставу. Хотя Баских был уверен, что болезнь у директора дипломатическая, ничего поделать не мог. Врача не переспоришь, не переубедишь, тем более если он покрывает Кроханова. По телефону Кроханов разговаривал приглохшим голосом, будто находился при смерти, хотя таким же тихим голосом он отдал распоряжение, которое вскоре наделало много шума.

Что побудило директора провести это мероприятие — избыток ли досуга, когда рождаются светлые «идеи», излишек ли спиртного, придававшего смелость для их осуществления, или надежда заработать авторитет у областных организаций, осталось неизвестно, но в один далеко не прекрасный день на заводе была проведена операция «шерсть». Кроханов продумал ее во всех деталях.

— Голодное животное всеми силами прет к корму, и тогда с ним не сладить, а сытое становится ленивым и послушным, — наставлял он начальника охраны. — Пусть они нажрутся последний раз коры до отвала — и приступайте.

Начальник охраны так и сделал. Когда бараны и овцы честно проторчали от гудка до гудка на дроворазделке, обгладывая кору, их без особого труда согнали в специально сделанную ограду у заводских ворот и начали стричь. Вот такие голыши, выпускаемые по одному, ощутив всю силу уральского мороза, мчались на рысях по улицам поселка с прижатыми ушами и выпученными глазами, поражая прохожих стремительностью бега и легкомысленным летним видом.

Собрав изрядное количество мешков с шерстью, стригали сдали ее на пункт, где принимались теплые вещи для армии.

Кроханов торжествовал. До наступления весны нашествия баранов и овец можно было не ждать, но самое главное — стала реальной вожделенная мечта занять в области почетное место хотя бы по сдаче шерсти.

На следующий день многие хозяева оголенных животных потребовали компенсацию за нанесенный ущерб — нет, не за шерсть (ее все согласились отдать безвозмездно, даже самые прижимистые), а за прокорм — голых животных на улицу не выпустишь, предстояло кормить их дома.

Требование это было столь же мало юридически обосновано, как и произвол, допущенный со стрижкой, но Кроханов пошел на мировую и погасил назревающий скандал, отдав распоряжение «выдать потерпевшим хозяевам для прокорма сено с конного двора». Благо, сена было в избытке, поскольку лошадей с введением мотовозов в мартеновском цехе значительно поубавилось.

Но разъяренного директорским самоуправством Баских утихомирить не удалось. Он устроил Кроханову такой нагоняй по телефону, что, будь тот действительно болен, не исключено — отдал бы богу душу. Из этого нагоняя можно было сделать непреложный вывод: на очередном бюро райкома встанет вопрос о снятии Кроханова с занимаемого поста.

Однако ни внеочередного бюро райкома, ни даже очередного Баских провести не удалось. Его призвали в армию. Единственно, что он успел сделать, — это написать письмо наркому с объективным изложением сложившейся на заводе обстановки. Вопрос он ставил ребром: Балатьев и Кроханов на одном предприятии работать не могут, и если нет возможности снять сейчас недостойного директора, то нужно перевести в другое место Балатьева и тем самым оградить его от интриг и козней.

Дважды прочитав письмо, короткое, но убедительное — так, во всяком случае, показалось Баских, — он запечатал конверт сургучной печатью и отправил секретной почтой.

Попрощавшись с сотрудниками аппарата райкома — на все прочее времени не хватило, — Баских сел в одну из грузовых машин колонны, вывозившей металл, и отбыл в Пермь.

В тот же день Кроханов выздоровел. Так же срочно, как заболел.

Всю неделю, покуда его не было, очные оперативки проводил Бронислав Северьянович Славянинов. Толково проводил, без лишних разглагольствований, не отвлекаясь на ненужное, конкретно и коротко: вопрос — ответ, замечание, если оно вызывалось необходимостью. Не забывал отметить хорошую работу, упрекнуть за посредственную, именно упрекнуть, а не разнести.

Приступив к своим обязанностям, Кроханов, дабы не выглядеть в глазах людей хуже главного инженера, тоже стал проводить оперативки в деловом стиле. Но, желая отличиться от него, поразить чем-то своим, неожиданным, объявил соревнование между цехами на сдачу теплых вещей для Красной Армии и ежедневно проверял результаты.

О Балатьеве он словно забыл, да