— Вы зачем пришли?

— Выяснить, что с тобой.

— И выяснили?

— Да. Дурью маешься, лодыря гоняешь.

— Ну и закончим балачку. Больше не трожьте.

— Ох, Клавдия, Клавдия, — подавленно вздохнул Николай, — какая же ты насквозь бесстыжая! Старухи лядящие пришли работать, дети просятся, а ты, Геркулес среди баб, на печке задницу греешь, за себя кого-то работать заставляешь! Тьфу, глядеть на тебя муторно, тварь!

Поднявшись, вытащил из бумажника сотенную, бросил на стол:

— За угощение.

— Маловато, любезный Николай Сергеич. Пол-литра спирта тыщу стоит, а вы сто грамм выпили.

Николай бросил вторую сотенную, добавил трешку, сказав: «За пол-огурца», надел полушубок и кепку — шапку он до сих пор так и не приобрел — и уже из сеней пригрозил:

— Не выйдешь завтра — к суду привлечем!

Заворушка самоуверенно хихикнула.

— Не привлечете, товарищ начальничек, мы с вами одной веревочкой связаны. Я прогуляла, вы проморгали…

По ступеням с крыльца Николай спускался нетвердыми шагами — спирт, выпитый натощак, основательно пронял его, по двору зашагал увереннее.

А Заворушка ему вслед:

Мой начальник спирту выпил

И как черт остервенел.

Рассычался вроде выпи…

Последнюю строчку Николай не расслышал. То ли был уже далеко, то ли не сложился у Заворушки конец разухабистой складухи.

12

Утром следующего дня, обойдя, как обычно, все участки цеха, Балатьев не обнаружил никаких сбоев. Взвизгивала круглая пила, на шихтовом дворе мерно попыхивали мотовозы, подававшие к печам шихту, почти без перерыва грохотала завалочная машина, вводя в печь и опрокидывая там мульды, груженные чугуном, ритмично постукивали крышки газогенераторов. Все шло по заведенному порядку, как это было последнее время.

После вчерашних размышлений на базаре к чувству удовлетворения примешалось чувство горечи. Если он еще нужен людям как человек, поддерживающий в цехе атмосферу доверия, взаимовыручки и доброжелательности, то как инженеру ему здесь делать уже нечего. Но уйти с завода самому не дадут, а быть выгнанным — этого он допустить не мог. Вот почему, предвидя, что на сегодняшней очной оперативке, которую неизвестно почему решил собрать Кроханов, встанет вопрос о прогульщице и ее укрывателе, решил принять контрмеры — записал в цеховой журнал распоряжение о передаче дела на Заворыкину в суд. Наученный горьким опытом, тут же снял с распоряжения копию, заставил табельщицу расписаться на ней — получила такая-то, число и даже час — и, положив этот документ в карман, успокоенный отправился в заводоуправление. Какие бы сети ни расставил Кроханов, пришить уголовное дело ему не удастся.

На оперативку пришли все, кто приходил обычно, в том числе и Баских. Не было только Славянинова. Отсутствие главного инженера на совещании, которое первый раз после вступления его в должность собрал директор, выглядело более чем странно, и, предупреждая возможные вопросы, Кроханов сообщил, что Славянинов болен.

— Сердечный приступ, — прикрыв ладонью рот, шепнул Балатьеву Шеремет, оказавшийся рядом. — Телеграмму получил от жены: сын умер от дифтерита. В эшелоне подхватил.

Сегодня Кроханов вел оперативку как никогда вежливо. В самом дружелюбном тоне пожурил Подгаенка за то, что тот медленно входит в курс дел, стерпел, когда новый начальник технического отдела Шеремет на вопрос, какие «промблемы» тот решает, промямлил что-то невнятное, слегка пробрал начальника охраны завода, который никак не сладит со стадом овец и коз, что ни утро прорывавшихся на дроворазделку, и не сделал решительно никаких замечаний Балатьеву, когда тот коротко отрапортовал: «Печи в графике, металл строго по заказу, претензий нет».

Потом, то и дело поглядывая на Баских, словно говорил для него, Кроханов порассуждал о том, что положение на фронтах требует от всех «не успокаиваться на результатах», работать сегодня лучше, чем вчера, а завтра лучше, чем сегодня, и, когда уже все сочли было, что оперативка благополучно подошла к концу, уставил полные неподдельной грусти глаза на Балатьева.

— А теперь, товарищи, должен сообщить вам печальную новость, касаемую начальника мартена.

«Вот и началась заварушка вокруг Заворушки», — решил Николай. Приложил руку к карману, чтобы удостовериться, на месте ли бумажка с распиской табельщицы.

В этот момент открылась дверь, и в кабинет вошел запыхавшийся Дранников.

— Что случилось? — встревоженный его внезапным появлением, спросил Кроханов, раньше чем Балатьев успел открыть рот.

— Ничего. У меня дельце маленькое к Николаю Сергеевичу. — Пройдя между стульями, Дранников протянул Балатьеву записку.

Узнав из нее, что Заворушка принесла бюллетень, Николай благодарно кивнул своему заму и сунул бумажку в боковой карман спецовки, где хранилась ставшая ненужной копия его распоряжения.

И непрошеное вторжение Дранникова, и загадочное послание, явно обрадовавшее Балатьева, вызвали у Кроханова взрыв негодования.

— Безобразие! — завопил он. — Вваливаетесь без спросу, шпаргалочки какие-то подсовываете, людей на себя переключаете!

Неплохие оба они актеры, директор и его дружок. Если Кроханов утрировал сверх меры свое раздражение, чтобы подчеркнуть, что и своим клевретам не делает снисхождения, то Дранников подыграл ему, изобразив и на лице, и позой полную покорность.

Цепляясь за стулья и наступая на ноги сидящих, он попятился к двери, но Кроханов внезапно сменил гнев на милость и разрешил Дранникову остаться.

— Так вот, должен вам сообщить неказистую новость, — снова заговорил Кроханов с интонацией отца, скорбящего о недостойном поступке сына. — Балатьев льет сталь не из печи, а из… рота… из рта. — Шпильки, которые нет-нет и бросал Балатьев Кроханову по поводу его безграмотности и словесных вычур, вынуждали того следить за своей речью, что, впрочем, не делало ее лучше.

Обведя взглядом присутствующих и удовлетворившись произведенным эффектом, Кроханов громогласно разъяснил:

— Сей гражданин в прошлом месяце выплавил пять тысяч тонн, а пятьсот приписал! Да, да, при-пи-сал!

Такой подлости, такой чудовищной провокации Балатьев не ожидал даже от Кроханова. Он мог бы еще понять Кроханова, если б тот продавал его, спасая собственную шкуру. Но продавать из мстительности, в силу злокозненности своей натуры, да еще разыгрывать роль благородного разоблачителя, — это не укладывалось в мозгу.

— Как такое могло получиться? — спросил Баских, переведя взгляд с налившегося кровью лица Кроханова на побледневшего Балатьева.

«Что ответить? Как ответить? — терялся в мыслях Николай. — Сказать, как было? Бесполезно. Кто теперь поверит, что уговорили? Да и негоже приводить эти аргументы, оправдываться. Не малолетка, сам должен понимать, что можно делать, а что нельзя. Остается одно: ответить так, чтобы не выглядеть уничтоженным».

И он проговорил со спокойной решимостью:

— Очень просто. Четыре тысячи девятьсот тонн в слитках в твердом состоянии, сто тонн литейному в жидком состоянии и пятьсот тонн… газообразных.

Понимая, что ни здесь, ни на заводе делать ему больше нечего и что