– Идешь с нами, Уильям? – спросила миссис Кенли, положив прохладную ладонь ему на плечо. Из-за белой резиновой шапочки, натянутой так туго, что брови вздернулись вверх, казалось, будто она чему-то удивляется.

Он покачал головой.

– Хорошо, оставайся, милый, – сказала она.

Все трое подбежали к кромке воды, зашли в море, рассекая пенящуюся рябь, и стали двигаться все дальше, пока наконец не бросились в волны всем телом и скрылись на глубине. Босвелл погреб за ними, но передумал и вернулся, усевшись на берегу в ожидании хозяев.

Прохлада воды манила Уильяма, липкая кожа пылала. Окинув взглядом пляж и убедившись, что на него никто не смотрит, он быстро разделся до поношенных, желтовато-серых майки и трусов, на которых с изнанки, как полагалось в школе, было вышито его имя. Аккуратные стежки тетушки Луизы царапали спину между лопаток. Уильям смущенно поковылял по песку, чувствуя, как взгляды окружающих обратились на него.

Добравшись до спасительных волн, он с блаженством опустился в воду и боязливо обернулся. Родители звали детей, стряхивали с ног песок, расправляли мокрые полотенца, складывали пляжные зонты. Никто не обращал на него ни малейшего внимания.

Вдалеке мистер Кенли помахал ему рукой и тут же поплыл к берегу. Позади него на послеполуденном солнце белела шапочка миссис Кенли.

“Она рассказала ему, что я не умею плавать”, – подумал Уильям, сгорая от стыда. Он поднялся и поплелся навстречу мистеру Кенли, который уже шел к нему, рассекая волны бедрами.

– Давай-ка попробуем с тобой поплавать, – бодро и уверенно отчеканил отец Фрэнсиса. – Это проще простого, клянусь тебе, особенно в морской воде.

Уильям послушно лег на воду звездочкой, пока мистер Кенли аккуратно поддерживал его под спину. У него никак не получалось расслабить тело – вот-вот поддержка исчезнет, и он якорем пойдет ко дну.

– Пожалуйста, только не отпускайте, – прохрипел Уильям сдавленным от страха и стыда голосом.

– Не отпущу. Держи спину ровно и приподними бедра. Вот так. У тебя получается!

Над головой в бледно-голубом небе парила чайка, легко скользя по воздуху. Уильям зажмурился от яркого солнца, и под веками заклубились огненные сполохи. Волны мягко покачивали его; он ощущал под собой крепкое предплечье мистера Кенли, затем только ладонь у основания позвоночника.

– Не отпускайте, – снова взмолился Уильям.

– Это не я тебя держу, а вода, – сказал мистер Кенли. – Ты легче пробки.

Уильям подумал, что точно так же научился свистеть: сперва беззвучно дуешь, а потом и сам не замечаешь, как вдруг получается настоящий чистый звук. Думаешь, что сейчас утонешь, но неожиданно приходит осознание – плывешь! Физически ничего не изменилось. Вода сначала не держала – а вот каким-то чудом держит. И ты это понимаешь на всю жизнь, разучиться уже невозможно.

– Молодчина! – воскликнул мистер Кенли. – Самое страшное позади, дальше проще простого.

Было решено остаться на пляже и подождать, пока ров заполнится водой, что и произошло: сначала медленно, а потом стремительно, вода начала прибывать, подмывая нижние склоны песчаного замка. В этом крушении монументального сооружения, которое постепенно сравнивалось с землей, обращаясь в мокрую песчаную гладь, было нечто величественное и одновременно печальное. Даже мистер и миссис Кенли немного приуныли, когда пришла пора собирать вещи и идти обратно к машине. Плечи, нос и уши Уильяма порозовели от солнца, поэтому перед сном их пришлось намазать каламиновым лосьоном.

На обратном пути в Брок-коттедж они заехали за рыбой с жареной картошкой. Уильяму даже не снились такие вкусности: тетушки всегда ели только то, что приготовили сами. Миссис Кенли оторвала верхний слой газеты, в которую было завернуто блюдо, и выбросила в мусорку, но Уильям все же успел прочесть заголовок: “Судьба Европы в руках Гитлера”. До конца поездки она не проронила ни слова.

“Дорогие тетя Луиза, тетя Элси и тетя Роуз…” Миссис Кенли давала Уильяму открытки, на которых он сочинял небольшие послания тетушкам. Эта привычка появилась у него со школы, когда каждым воскресным вечером он, снедаемый невыносимой тоской по дому, писал домой о том, как себя чувствует и чем кормили на неделе.

За время каникул в Брок-коттедже у него накопилось столько новых впечатлений, что они сами собой лились на бумагу. Однако, вспомнив о доме, он как будто посмотрел в телескоп не с той стороны: сами тетушки и их влияние на племянника сжались до микроскопических размеров. По-настоящему имел значение только Брок-коттедж.

У меня все хорошо. Я видел барсуков в саду и ловил рыбу в ручье. Миссис Кенли хорошо играет в крикет. Сегодня мы ездили на пляж, я научился держаться на воде. Фрэнсис уже умеет плавать. Надеюсь, у вас все хорошо.

Фрэнсис предложил лечь спать под открытым небом. Мистер Кенли показал, как натянуть тент с помощью брезента и веревки. Ночь выдалась ясной, рассыпанные по небу звезды висели так низко, будто до них можно дотянуться рукой. Падая, они оставляли за собой сверкающие следы. От осознания невероятных масштабов космоса и множества загадок, которые он в себе таил, у Уильяма закружилась голова.

– Видите вон ту звезду? – спросил мистер Кенли, указывая туда, где их были миллиарды. Мальчишки рассмеялись, но его это не смутило. – Вот Пояс Ориона, а вон там, чуть выше и левее, Бетельгейзе. Свет, на который мы сейчас смотрим, эта звезда испустила еще до того, как на престол взошел Генрих VIII. Чтобы снова увидеть, как она светит сегодня, придется ждать до 2368 года!

Дети уставились на крошечную мерцающую точку, поражаясь непостижимым путешествиям из прошлого в будущее. А потом к ним через сад пришла миссис Кенли, держа в руках одеяла и тарелку горячих сосисок. Не нужно было ничего говорить – она и так знала, что они продрогли и проголодались, к тому же противостоять бесконечности Вселенной всегда лучше на сытый желудок.

– Уильям, кем ты хочешь стать, когда окончишь школу? – спросил мистер Кенли как-то вечером перед ужином, когда они еще не начали играть в настольные игры. Комнату освещали только свечи и керосиновая лампа, на неровно оштукатуренных стенах дрожали тени. Было тепло, но мальчики все же попросили разжечь в печи огонь. Босвелл свернулся на коврике рядом и дремал, иногда подергивая лапами, – ему снилось, что он куда-то бежит.

– Смотрителем в зоопарке, – ответил Уильям.

Еще совсем недавно он мечтал стать путешественником, летчиком и изобретателем. Это новое желание было навеяно не чем иным, как всплеском любви к Босвеллу и всем прочим животным.