– Будь осторожна, – говорит мама, наклоняясь и целуя меня в щеку. – Позвони, когда доберешься до места.

– Ты точно уверена, что не хочешь поехать со мной?

Она кивает:

– Мне здесь нравится. Ты ведь знаешь.

Я вынимаю из сумки кулон с бриллиантами и сапфиром и протягиваю ей:

– Он твой. – Я засовываю платиновую цепочку ей в руку.

Она смотрит на сверкающие камни, и я замечаю на ее лице проблеск узнавания.

– Я… не могу это принять.

– Конечно можешь. Я сделала оценку. Это лишь часть того, что ты заслуживаешь.

Я уезжаю, представляя себе, как она с тяжелым сердцем входит в пустой дом. Обнаружив бумаги на кухонной столешнице, она подумает, что я их забыла. Воображаю себе, как она долго разглядывает официальную оценку и, увидев цифры, прикрывает рот рукой. А потом она распечатает мое письмо и узнает о деньгах, которые я перевела на ее счет. И наконец она получит постановление от моего отца, которое должна была получить двадцать лет назад.

* * *

Выехав на автостраду I-94, я включаю радио. Из динамиков несется звучный голос Джона Ледженда, исполняющего пронизанную сладкой горечью балладу, совершенно не сочетающуюся с сияющим июльским днем. Я пытаюсь сосредоточиться на безоблачном голубом небе впереди, а не на разрывающей сердце песне, которая напоминает мне об Эр-Джее. Неужели я действительно думала, что он позвонит после всех бед, которые я навлекла на его семью?

Сдерживая слезы, я переключаюсь на другую станцию. Терри Гросс берет интервью у молодого писателя. Я нажимаю на клавишу круиз-контроля и еду в потоке машин, слушая успокаивающий голос Терри, чувствуя монотонное гудение дорожного полотна под колесами автомобиля. Сколько же времени прошло с тех пор, как я путешествовала по дорогам?

С улыбкой вспоминаю тот раз, когда мы с Джулией проехали на моей старой «хонде» от Лос-Анджелеса до Нового Орлеана. За то трехдневное путешествие мы преодолели почти две тысячи миль. Я хмурюсь, пытаясь вспомнить, почему со мной не поехал папа. Он сказал тогда: «С тобой поедет Джулия. Ей все равно нечего делать». Неужели это было правдой? Сейчас эти слова кажутся весьма грубыми.

Я представляю себе Джулию. Она подпевает Бону Джови, и конский хвост из ее светлых волос подпрыгивает в такт музыке. Отдавал ли папа ей должное? Осознавал ли он, насколько она была ему предана даже после его смерти?

Мысленно я решаю, что пришлю ей Камень прощения. Я знаю Джулию, и те припрятанные ею письма должны тяжелым грузом лежать на ее совести. Она должна узнать, что я тоже старалась защитить отца любой ценой, включая свою честность.

* * *

Улицы Чикаго кипят энергией и летней жарой. Только к четырем часам я нахожу старое кирпичное здание на Мэдисон-стрит. Поднимаюсь на лифте на третий этаж, иду по узкому коридору в поисках офиса 319. Сделанная от руки вывеска на двери сообщает, что я на месте.

ГОЛОВНОЙ ОФИС КОНФЕРЕНЦИИ ПО КАМНЯМ ПРОЩЕНИЯ

Через стеклянную дверь я заглядываю в просторную комнату, напоминающую огромный улей с роящимися пчелами. И вот она, пчелиная матка, восседает за письменным столом, уставившись в экран компьютера и прижимая к уху телефон. Я открываю дверь.

Она не замечает меня, пока я не встаю прямо перед ней. Она поднимает глаза, и в них вспыхивает страх. Я понимаю, что бремя ее вины, которое мне предстоит снять, все еще давит на нее.

Я кладу камень на ее стол:

– Это тебе.

Фиона поднимается и подходит ко мне. Мы стоим напротив друг друга, как два смущенных подростка.

– Ты всецело и полностью прощена. На этот раз я говорю серьезно.

– Но я сломала тебе жизнь. – Ее ответ наполовину утвердительный, наполовину вопросительный.

– Мою прежнюю жизнь, – отвечаю я. – И может быть, оно к лучшему. – Отступив назад, я оглядываю комнату. – Нужна дополнительная пара рук?

Глава 44

Я отдаю целое состояние за месяц аренды квартиры в Стритервилле, хотя бываю там редко. Последние четыре недели почти все время я провожу в головном офисе с Фионой и примерно двадцатью другими волонтерами, или готовлю разрешения в городской мэрии Чикаго, или встречаюсь с продавцами и представителями Миллениум-парка. Вечерами мы собираемся в квартире у Фионы на пиццу с пивом или в счастливый час в «Перпл пиг».

Мы сидим в баре «Свитуотер», когда Фиона заказывает мне свой новый любимый напиток «Грант-парк физз».

– Это восхитительный коктейль из джина, имбирного сиропа, лайма, газировки и огурца. Рекомендую пить медленно.

– О боже! – произношу я между глотками. – Уже давно не пробовала такой вкуснятины.

Фиона с улыбкой обнимает меня за плечи:

– Представляешь? Мы, по сути, становимся подругами.

– Угу, не упусти только на этот раз, – заявляю я, и мы чокаемся стаканами.

– Новости есть? – спрашивает она.

Она говорит про Эр-Джея и два последних камня, которые я надеюсь получить.

– От него ничего, – отвечаю я. – Но я получила камень от его сестры Энн.

– Той самой, что, как ты думаешь…

– Ага. Ее сообщение было коротким и загадочным. Что-то вроде: «Прилагаю твой камень. Извинение от тебя принято. Это случилось один раз, давным-давно. Надеюсь, пора отпустить и забыть».

– Значит, он действительно пытался растлить ее. Всего один раз, но все же.

– Возможно. Или она имела в виду тот случай со мной.

Фиона вздыхает:

– О господи! Она ничего тебе толком не сказала. Надо спросить у нее…

Я поднимаю руку:

– Энн сказала вполне достаточно. Она меня простила. И она права. Пора отпустить и забыть.

* * *

Обещанный до семи дождь закончится в одиннадцать. Все мы сегодня руководствуемся поговорками и бабушкиными сказками. В шесть утра мы под проливным дождем отгружаем из головного офиса коробки с футболками и личными принадлежностями.

– Подай мне ту коробку, – просит моя мама Брендона, очаровательного волонтера лет двадцати. – В том фургоне найдется место.

– Конечно, ма.

Со дня ее приезда в четверг Фиона и ее волонтеры стали называть мою маму «ма». Она улыбается каждый раз, как слышит это. Воображаю, что это словцо после многих лет глухоты звучит для нее как симфония.

Облака расходятся сразу после девяти, за час до официального открытия мероприятия. Вокруг расхаживают люди в футболках с надписями: «ПРОСТИ МЕНЯ», «ОДЕРЖИМОСТЬ ПРИЗНАНИЕМ», «ПРОЩЕННЫЙ И ИСКУПИВШИЙ ВИНУ». На моей просто надпись «ПРОЩЕННЫЙ». Не могу претендовать на то, что была прощена или даже искупила вину. Сомневаюсь, что это вообще возможно. Как говорит Фиона, прощение, как любовь и сама жизнь, – штука непростая.

Сегодняшнее мероприятие, к которому мы готовились не одну неделю, занимает все мое внимание. В уголке сознания иногда