– Ритм! Синусовый! – Ренат продал глаза кардиографу, но останавливаться нельзя, раз-два-три-четыре… – Адреналин! Еще!

Острый край ампулы режет палец.

– Молодые люди, подайте чемодан. Все вон отсюда!

20. 40 ударов в минуту, неужели? Кардиограф выводит еще пару сокращений и останавливается. Это было остаточное. Реакция умирающего сердца на адреналин.

– Можешь больше не колоть, – задыхаясь, командует Ренат, – больше не ответит. Еще пару минут, и я констатирую. Пять-шесть-семь-восемь, – восемь – тоже плохое число, два слога, ни туда ни сюда, впрочем, это уже неважно, – девять-тридцать.

– Время смерти.

Ренат отрывает руки от груди. Кажется, одно ребро сломано. Он так и не успел надеть перчатки, качал голыми руками, на основании левой ладони красное пятно. Там, на центре, мы тоже качали до крови, до мозолей, нам говорили, что однажды это спасет. Я убираю трубку, собираю иглы, ампулы и прочий реанимационный мусор, как могу отмываю аппаратуру. Ренат дает дальнейшие указания застывшим и онемевшим, просит у них сигаретку и уходит на балкон курить. Я спускаюсь вниз.

Кирпич все еще придерживает дверь, бутылка продолжает блестеть под колесом. С балкона осыпается пепел от сигареты Рената. Парень вполголоса что-то рассказывает, наверно, обстоятельства до прибытия бригады.

– Мы бы все равно не смогли! – кричит с балкона Ренат. – Задержка вызова 20 минут! Это диспетчера по шапке получат, а не мы!

– Да не ори ты! Спустись и расскажи нормально.

Рассказывать особо нечего. У девушки астма. Приступ перешел в асфиксию. Ингалятор не помогал, скорая задерживалась. Сердце еще могло бы завестись, но мозг умер.

– Ты молодец, – говорит Ренат, – как будто всю жизнь, а не в первый раз.

Я и буду. Буду. Только мне нужно время, чтобы отсмеяться.

– Эй, да у тебя истерика! – Ренат поспешно хлопает дверью, спасая мой приступ смеха от глаз случайных прохожих и наружных наблюдателей. – Чего смешного-то, ну?

– Да просто, – я вытираю набежавшие слезы, – я не знаю.

Сейчас придумаю шутку, и посмеемся вместе.

– Вообще-то, твоего возраста девочка, – замечает Ренат.

– А тебе еще бумажки писать, – мстительно сообщаю я.

Ренат тут же погрустнел, задумался.

– Закроюсь смертью до прибытия, – говорит он, – так писать меньше.

Это значит, что даже центр не узнает, как на моих глазах остановилось сердце. Впервые. И я поняла, зачем реаниматологи набивают себе на груди «Do not resuscitate».

* * *

– Ну и? – Ваня задумчиво изучал верхушки деревьев, а может, вороньи гнезда, а может, остаток неба, исполосованного зарей и забинтованного низкими ночными облаками. – Где конец истории?

– Она умерла, – я пожала плечами, – какой еще может быть конец?

– У тебя были истории и покруче.

Пачка закончилась.

– Ну где они там? – Ваня нервно защелкал клавишами мобильной станции. – Где старший врач? Где РОВД? Где все?

Телефон молчал. Мир внезапно стал совсем узким, только сквер, спящие вороны, гаснущие фонари, мертвая карета скорой помощи никуда не едет, потому что внутри он. Жмуренок. Я замерзла. Ваня замерз. Стоило бы пробраться в теплый приемник роддома, но жмуренка одного оставлять нельзя. В салоне тоже ночевать невозможно, больше я на него смотреть не смогу. Мы заколотили по боковому стеклу кабины. Шофер недовольно завозился.

– Открой!

– Не положено!

– Холодно!

– Идите в багажник! Вы с ковидом работаете, заразу разносите, а мне за риск не платят. В багажник!

– Но там труп!

Шофер не ответил. Ваня сплюнул и полез первым.

Мы приняли роды в машине по пути в стационар. Рожала подобранная на остановке наркоманка, из тех, кому в женской консультации при всяком удобном случае втихую ставят спирали, так как залетают они часто, и чистить их каждый раз – никакого бюджета не хватит. Донашивать такие тоже не донашивают, будет выкидыш, а если выжил – подкидыш, как говорят гинекологи из второй городской. Наша разродилась мертвым плодом. В пути же и открылось акушерское кровотечение. Мы справились. Живую тетку забрали гинекологи в роддоме, а плод не приняли, мертвых они не лечат. По всем правилам место ему было в областном морге, но для него требовалось направление, а направление дает РОВД. Случай произошел где-то между двумя районами, и ведомство пока не разобралось, какое из отделений будет нами заниматься. Так второпях сказала Ване старший врач и отключилась. Больше на связь никто не выходил.

В салоне продолжали гореть лампы дневного света, кулек лежал на положенном месте. Только сейчас я обратила внимание, что, кроме лужи крови, на полу много другого твердого и жидкого мусора, второпях разбросаны расходники и инструменты, и все это хорошо бы убрать. Ваня взялся за наведение порядка, между делом продолжив разговор.

– Так чем закончилась история? Я знаю, был другой конец.

– Много ты знаешь.

Два.

Спустя полгода у меня была вторая реанимация. В том же дворе. Со мной был мальчишка, из маленьких. Старше меня на четыре года, не суть. У него это была первая. Деду было 80 лет. Я знала, что мы его не заведем, и не торопилась. А мальчишка надеялся. Я не хотела издеваться над телом, думала пририсовать в протоколе еще минут 10 до биологической смерти, но родственники засекли время остановки дыхания, и объясняться на эту тему с судом мне не хотелось. Он качал как в последний раз. Мы все качаем как в последний, хотя тактически это неверно. Мы все тогда сильно устали, мы всегда устаем. И, как всегда, где-то в середине мы решили, что удалось завести. Он кричал «Получилось, неужели получилось!», а я сказала «Убери ногу с провода, это твое сердце, а не его». Потом мы курили. Говорят, раза два в жизни у каждого реаниматора бывают успешные исходы. Не сразу, спустя тридцать или сорок лет.

– Случайность и чудо?

– Опыт и мастерство. Наш профессионализм не успевает достигнуть стабильности. Мы умираем.

Уборка подошла к концу. Мусор был разложен по пакетам, следы крови подтерты, инструменты мы, как смогли, отмыли, упаковали для стерилизации.

– Пора курить, – сказал Ваня.

– Закончились.

– Значит, пора отзваниваться.

Старший врач ответила с четвертого раза. Сердито сказала «ждите», Ваня принялся доказывать, что столько ждать уже невозможно и натолкнулся на бронебойное «Вас много, а я одна!»

– И что, у всех детские трупы в машинах валяются? – заорал Ваня.

– Нет. Да, – сказала старший врач и отключилась.

– Рассказывай, – устало приказал Ваня.

– Что?

– Что-нибудь. Иначе мы тут с ума сойдем.

– Хорошо. Я расскажу тебе про упавшую звезду.

Три.

*