– Да. Выходила три раза. В первый раз она пошла на рецепцию. Думала, что забыла там свои солнечные очки. Но потом оказалось, что они лежали в тумбочке.

– Как долго её не было?

– Точно не могу сказать, но за это время я успела переодеться, помыться и лечь в постель. Это произошло сразу, как мы вернулись со спектакля и попили чаю с печеньем у девчонок.

«Вероятно, это она ходила ко мне», – отметил про себя полковник.

– Когда выходила во второй раз?

– Уже после того, как легла спать. У неё разболелся живот, и она пошла к Тине за лекарством.

– То есть в номер к Савельевой? – встрепенулся Кудряшов. «Значит, она всё-таки ходила к Савельевой уже после разговора со мной!» – И как долго её не было?

– Она вернулась очень быстро и снова легла спать. А вот когда я уже уснула, то сквозь сон вдруг услышала, как она с кем-то говорит по телефону, а потом опять вышла.

«Чем дальше, тем интереснее, – радовался тому, что попал на верный след, Кудряшов. – Куда же она звонила? Измайлову?» Полковник давно дал указание проверить все звонки из номеров Шимановой и самой Савельевой. Он знал, что получить такие сведения здесь, в Париже, его службе будет непросто, но был уверен, что задание будет выполнено. И хотя распоряжение о звонках он дал ещё днем, а сейчас уже было начало двенадцатого ночи, полковник терпеливо ждал ответа.

– И когда Шиманова вернулась в номер?

– Я не знаю. Я уже крепко спала.

– Значит, её не было долго?

– Я же говорю, что не знаю. Мне кажется, что я сразу провалилась в глубокий сон, как только она вышла.

– Ну хорошо. А как вела себя Шиманова утром? Когда ты проснулась, она была в номере?

– Конечно. Мы встали, умылись и пошли к девочкам завтракать. Встретили в коридоре товарища Егорова, – Катя обернулась в сторону капитана, как бы за подтверждением своих слов. – Так?

– Всё так! – кивнул капитан и закашлялся.

– Товарищ Егоров рассказал о несчастье с Лениной мамой. Мы с Викой зашли в номер. Увидели Лену. Она собирала чемодан, – поэтапно восстанавливала в памяти свои шаги в то утро Катя. – Там стоял ещё молодой человек, который сказал, что будет Савельеву сопровождать, но я не поняла, до аэропорта или до Москвы.

– Что при этом делала Шиманова?

– Ничего. Она сказала, что у неё разболелась голова, что она завтракать не будет, и почти сразу ушла к себе в номер. В итоге я одна завтракала. Все девушки расстроились из-за тяжелой болезни Лениной мамы. Я, конечно, тоже ей посочувствовала, но не до такой степени, чтобы потерять аппетит.

– Значит, Шиманова вышла?

– Да.

– Когда вы позавтракали и вернулись в свой номер, Шиманова была там?

– Да. Она приняла таблетку анальгина и лежала на кровати.

Катя Новикова не понимала, почему её расспрашивают о Шимановой, когда исчезла Савельева, и поэтому девушка решила приступить к своей версии её побега, закончив этот непонятный ей разговор о Вике.

– А вот Савельева очень нервничала, – взволнованно сказала она. – И я теперь хорошо понимаю, что она больше нервничала не из-за мамы, а из-за того, что улетает и больше никогда не увидит своего журналиста. Она ведь в него влюбилась! Понимаете? Это такая любовь, как у Ромео и Джульетты. С первого взгляда! Тут не до мамы! Я уверена, что у неё был телефон этого Измайлова и она ему позвонила из аэропорта. А он ей как закричит в трубку: «Не улетай! Я сейчас за тобой приеду!» Она и не улетела. Вот такая романтическая история! Только маму её жалко!

Кудряшов с изумлением слушал выводы Новиковой. А вдруг это действительно так и было? Может, она с пункта досмотра позвонила Измайлову, после чего и сказала офицеру таможни, что остаётся в Париже?

Отпустив Катю, полковник приказал Егорову привести к нему Волкову. Свой допрос Кудряшов начал опять-таки с вопросов о поведении Шимановой в ту ночь, но Тина, в отличие от Новиковой, отвечала на вопросы коротко и угрюмо. Сразу было видно, что всё случившееся ей очень неприятно.

– Да. Вика к нам зашла за таблеткой. У неё болел живот.

– А Савельева?

– Что Савельева?

– Они с ней разговаривали о чём-нибудь?

– Нет, Лена спала. Ну, я точно не знаю, может, она и слышала что-то, но, во всяком случае, голоса не подала.

– И больше Шиманова не появлялась?

– Нет. Только утром вместе с Катей.

– А Савельева из комнаты ночью никуда не выходила?

– Нет. Даже в туалет не вставала.

– Почему вы так уверены?

– Я на каждый шорох рядом с собой реагирую очень чутко с тех пор, как родила. А кровати у нас в номере стоят почти впритык. Если бы Елена встала, я бы сразу услышала.

– Понятно. А утром Шиманова с Савельевой о чём говорили?

– Ни о чём. У Вики разболелась голова, и она ушла. А Лена собрала чемодан и с сопровождающим уехала в аэропорт. Я за неё очень переживала. Я знаю, что такое потерять мать. Не понимаю, как она могла променять свидание с умирающей мамой на этого журналиста!

– Вы думаете, что это он увез её из аэропорта?

– Я не думаю, я уверена в этом. У неё был номер его телефона. Я видела эту бумажку.

– Вы уверены? – встрепенулся Кудряшов.

– Конечно. Он ей что-то написал и дал, а она положила в свою тумбочку. Мне очень стыдно, но я, пока Лена была в ванной, посмотрела. Меня любопытство разобрало, что он такое мог ей написать. А там были только какие-то цифры. Я сразу поняла, что это номер телефона.

– Вы их запомнили?

– Нет. Что вы! Я ведь только взглянула и сразу на место вернула.

– Жаль, – тяжело вздохнул полковник. – Значит, вы думаете, она ему позвонила?

– Уверена. Ведь у неё в Москве, кроме мамы, никого нет. Умрёт мама и что? Она останется совсем одна?! А здесь – любовь! Я уверена, что она ему каким-то образом позвонила из аэропорта и осталась, – Тина достала из кармана юбки маленький батистовый платочек и вытерла выступившие на глаза слезы. – Я очень не одобряю её поступок. Я сама мать, и мне страшно даже подумать, чтобы моя дочь могла так со мной поступить, – проговорила Тина и громко разрыдалась. – Это так ужасно, что она сделала!

– Успокойтесь, – испугался полковник. – Товарищ Егоров, дайте девушке воды.

Кудряшов задумался. А что если это действительно так и она просто сбежала с этим журналистом, ничего не зная об аресте? Вполне возможен такой