ТАЙНОЕ ГОРЕ МИНИСТРА:

СЫН, КОТОРОГО ОН НЕ СПАС

28

Косой дождь залетает под наши зонты, ливень находит способы промочить нас даже там, куда, казалось бы, добираться не должен.

Мы молчим всю дорогу, испытываемые мной чувства плещутся и смешиваются друг с другом в едкий коктейль. Почему он не рассказал мне, что потерял брата? Как он мог утаить от меня такую важную часть своей жизни после всего, что я ему рассказала? Видимо, об этом пытался предостеречь меня Фред перед нашим отъездом… Почему они не рассказали мне об этом с самого начала? Неужели они мне настолько не доверяли?

На пути в больницу я искоса наблюдаю за Гектором. Обнаружив ту заметку, я как будто наконец-то проснулась и теперь замечаю в нем следы надломленности. Возможно, они всегда были – может, я просто не видела ничего дальше собственного носа. Возможно и то, что все это время в глубине души я догадывалась; просто не хотела знать, что ему плохо, не была готова признать, что он может страдать, когда разбита я сама. Неужели я сама решила не замечать, тогда как он всегда видел меня такой, какая я и была – и есть?

Больница возвышается над набережной: серый уродливый сгусток горя, вмещающий в себя множество физических травм и еще больше травм психологических. Интересно, думаю я, как могло выглядеть это здание, если бы на его стенах надписями проявлялись мысли людей внутри? Стало бы оно местом, от которого хочется держаться подальше? Или надежды в нем могло оказаться больше, чем боли?

– Окей, нам нужно найти ее и не наткнуться при этом на моего отца. Да так, чтобы никто нас не запомнил – даже не знал, что мы вообще тут были. Мы не можем рисковать, иначе кто-нибудь сболтнет отцу, что видел меня, – говорит Гектор. Ведет он себя куда сдержаннее обычного – что вполне объяснимо, хотя он явно не подозревает о моем утреннем открытии.

Мы шагаем по бетонной дорожке к раздвижным дверям главного входа, а у меня зреют все новые и новые вопросы. Сейчас явно не время их задавать, но к шоку примешивается противное чувство неизбежности. Пожалуй, я догадывалась, что у него есть секреты от меня; я игнорировала тревожные знаки, будучи слишком занята собой, чтобы копнуть чуть глубже.

Справа от нас, на другом берегу Темзы, высятся Биг-Бен и здание Парламента. Их элегантная наружность – жуткий противовес тому, где мы сейчас находимся. На секунду я отвожу от них взгляд, но рев уличного движения возвращает меня обратно, и я замечаю, что уровнем ниже рядком стоят несколько машин «скорой помощи», ожидающие вызова.

Меня осеняет.

– Разве твой отец не проводит здесь все время возле мамы?

Гектор отвечает с кривой улыбкой:

– На этот счет можно не переживать.

– Что ты имеешь в виду?

– Он ее, конечно, навещает, но он не из тех, кто дежурит у постели жены днем и ночью.

– А-а, – тяну я, жалея, что не могу изменить словами того, о чем он мне только что рассказал. Вместо этого я упорно гну свою линию. Решительный, практичный настрой – вероятно, единственное, что поможет мне переступить через порог этого места. – Главное – сохранять уверенный вид, будто ты именно там, где и должен быть. Помни, ты имеешь полное право навестить маму. Если ты хоть чуточку растеряешься, тебя тут же засекут.

– И откуда тебе это известно?

– Не забудь, я довольно много времени провела в больнице.

Гектор застывает как вкопанный.

– Ты вообще в силах туда войти?

– Все нормально, – отвечаю я, чувствуя что угодно, но только не решимость оказаться в палате снова. Все-таки именно в больнице я узнала, что весь мой мир разрушен. – Но, знаешь, есть шанс, что меня не пустят туда вместе с тобой. – Я умалчиваю, что еще у меня на уме, одновременно стыдясь этой мысли: я втайне надеюсь, что меня не пустят.

– Нет, я хочу, чтобы ты была рядом, – говорит он так категорично, что я хватаю его за руку. И, потянув за собой, иду вперед, потому что, несмотря на все его недостатки и мою тревожность, вспоминаю, что происходящее – кошмар для него. И ему страшнее.

Мы проходим мимо регистратуры и направляемся к большому плану этажей на стене – похожие встречаются в торговых центрах. Отделение интенсивной терапии в западном крыле; мы следуем за указателями и наконец останавливаемся у сестринского поста. Здесь очень напряженная атмосфера: всюду знаки о важности соблюдения гигиены, воздух пропитан запахом антисептика. Я опять вспоминаю, как сама лежала в реанимации в Штатах. Вспоминаю, как очнулась в практически идентичном месте – очнулась с убийственным, катастрофическим осознанием того, что Джи больше нет. И никогда не будет. На секунду меня снова накрывает, как тогда, – тем же смятением, тем же страхом.

– Вы к кому? – спрашивает медсестра, возвращая меня в реальность.

– К Марии Сандерсон, – торопливо отвечаю я. И краем глаза замечаю, что Гектор стоит потупившись.

– Вперед по коридору и направо, – говорит медсестра и указывает путь. – Но вы, наверное, знаете, посещать ее могут не все. Ее муж оставил список. Мне нужно проверить, если ли вы в нем.

Гектор делает шаг вперед.

– Я ее сын.

Она с сомнением оглядывает его, затем берет лист бумаги.

– И как вас зовут?

– Гектор. Но я сомневаюсь, что меня добавили в тот список. Я… не предупреждал, что приеду. Я прилетел из-за границы. – Он переходит на свой самый вкрадчивый тон – тот, с которым всегда добивается желаемого. Вряд ли в этот раз будет иначе. – Вы же можете сделать для меня исключение.

– Если вашего имени здесь нет… – начинает медсестра, но уверенность в ее голосе заметно тает.

– Вы что, не пустите его к собственной… – встреваю я, но Гектор кладет руку мне на плечо – знак умолкнуть.

Он смотрит на медсестру в упор, пригвождая ее взглядом, пока она не сдается.

– Ну идите. Только не путайтесь под ногами у врачей или сестер.

Мы поспешно уходим, пока она не успела передумать.

Я первой замечаю маму Гектора сквозь стеклянное окошко в двери – она в маленькой палате, наполненной медицинским оборудованием. Она без сознания, вся опутана трубками, которые отходят от пакетов с жидкостью и кровью. У нее даже изо рта торчит трубка от аппарата искусственной вентиляции легких. Ситуация куда серьезнее, чем я думала; она не может дышать сама. И я шокирована тем, что она не выглядит живой. Кожа бледная, с желтушным оттенком, руки