Он начал насвистывать, засунув руки в карманы, но тут его внимание привлек чей-то стон. Стояла темная ночь, а парк был плохо освещен. Поначалу он не мог понять, откуда доносится звук. Стон повторился, на этот раз громче. Месье Жорж подошел к кустам и схватился рукой за сердце. На земле лежал Филипп, его лицо было исцарапано кустарником, а бровь залита кровью. Старик поспешил помочь ему, насколько мог. Филипп был тяжелым, но все еще в сознании. Ему удалось сесть. Глаза у него были стеклянными, голова перекатывалась по груди справа налево. От него разило алкоголем.
– Филипп! Это я, Жорж! Вставайте, вы не можете оставаться здесь!
Филипп не отвечал. Месье Жорж попытался поднять его на ноги, но Филипп снова упал на землю лицом вниз.
Вдруг послышался приглушенный гудок. Месье Жорж узнал крупную фигуру месье Ивона, который с трудом выбирался из маленького драндулета.
– Месье Ивон! Месье Ивон! Сюда!
Усатый великан и старик спешно усадили Филиппа в машину и доставили в гостиницу. Они поселили его в комнате Полетты. Жюльетта обработала его раны и согрела чаем.
Филипп был в плачевном состоянии. Важно было, чтобы Полетта ничего не узнала. Они будут держать его здесь столько, сколько потребуется.
37
Поначалу Филипп стыдился и не выходил из своей комнаты.
Печальная ирония ситуации не давала ему покоя. Несколькими месяцами ранее он бросил здесь свою мать по настоятельному совету Коринны, которая, как он позже узнал, уже тогда кувыркалась со своим дантистом. Ни разу он не навестил мать, довольствуясь тем, что сообщала ему жена, засунув голову в песок и не пытаясь узнать больше. И вот теперь он сам оказался здесь, одинокий и жалкий, переполненный вином и тоской, в то время как его мать умирала в нескольких километрах от него. Он хотел покончить со всем этим. Пусть этот цирк закончится для всех разом. Никаких сожалений, конец, занавес.
Жюльетта приносила ему еду. Она спрашивала, как он себя чувствует, а он односложно отвечал, повернувшись спиной к двери. Месье Ивон приходил навестить его между сменами, ему грустно было видеть, как этот человек, который мог бы быть его братом, погружается в свое горе. Только месье Жорж держался на расстоянии, по опыту зная, что Филиппу нужно время.
Старик предупредил медсестер, и все согласились, что мадам Полетту надо пощадить. Ей необходим покой. Поэтому утверждалось, что Филипп уехал на несколько дней. Полетта сделала вид, что поверила, хотя знала, что они лгут. Она больше не спала или спала очень мало. Чувствовала себя ужасно виноватой. Постепенно у нее пропал аппетит, еда и прогулки больше не доставляли ей радости. Она рассеянно слушала месье Жоржа, стала отстраненной и скупой на слова. Говорила, что ей холодно или что она устала, и откладывала прогулки, чтение и фильмы до следующего дня. Медсестры заволновались. Ее анализы ухудшились, нужно было что-то делать. Неужели нельзя вернуть ее сына?
Месье Жорж качал головой: надо было дать Филиппу время. Ночью в гостинице он слышал, как тот плачет в своей комнате. Бедняга был в смятении и не мог взять себя в руки. Но этот период скорби был необходим. Месье Жорж помнил, как будто это было вчера, ту глубокую тоску, в которую повергла его первая несчастная любовь. Ему потребовалось много времени и одиночества.
Однажды утром месье Жорж, как обычно, пришел в больницу с пакетом круассанов. Медсестры встретили его обеспокоенными и смущенными взглядами. Мадам Полетта дала понять, что не желает принимать сегодня посетителей. Она выразилась предельно ясно. Месье Жорж потерял дар речи. Что случилось? Круассаны образовали маслянистое пятно на белом пакетике. Медсестры разошлись, они были нужны другим пациентам. Старик остался один в коридоре, пропахшем дезинфицирующими средствами. Все вокруг показалось ему мрачным и безжизненным. Вероятно, Полетте нужно было время. Иногда с ней такое случалось.
Он уже собирался уходить, но вдруг, выпрямившись, решительным шагом направился в палату. Он постучал и заглянул в дверь. Женщина, отвернувшись к окну, казалось, спала.
Он вошел на цыпочках, сознавая, что нарушает неписаное правило, регулирующее их отношения: иногда Полетте необходимо было отстраниться от остального мира. Он бесшумно сел в кресло рядом с кроватью. По дыханию было понятно, что старая женщина не спит.
Он положил круассаны на стол, но остался в пальто.
– Полетта, дорогая. Я не задержусь надолго. Я просто хочу, чтобы вы знали, что я здесь. Что бы ни случилось, я здесь, с вами. Вижу, что в последнее время это не доставляет вам такой радости, как раньше. Мне больше не удается вас рассмешить, зажечь эти глаза, которые я так люблю. Может быть, я надоел вам или даже раздражаю вас. У меня сердце разрывается от одной мысли об этом. Потому что я люблю вас, Полетта. Глубоко люблю.
Он помолчал. Повернувшись к окну, Полетта сжимала кулаки. Он когда-нибудь уйдет? Кыш! Прочь, все к черту! Им больше нечего делать вместе. Она ни на что не годится, призрак самой себя, коптящий воздух. Пусть он уйдет! Ей было невыносимо видеть его здесь! Впереди у него еще много лет. Он мог бы с кем-то встретиться, путешествовать, смеяться, любить. Зачем ему так цепляться за нее? Она была в ярости.
Словно услышав ее, месье Жорж продолжил:
– Знаете, Полетта, я тоже не ожидал нашей с вами истории. Сказать по правде, я вообще ничего не ждал. Жизнь шла своим чередом, спокойная и бесцветная. Не могу сказать, что мне было скучно, нет, просто у жизни не было вкуса. Как у блюда, которое забыли приправить, а потом вдруг заменили чем-то очень пряным.
Она догадалась, что он улыбается.
– Да, именно так, вы – моя пряность, Полетта. И поверьте мне: стоит ее попробовать – и все остальное кажется безвкусным и неинтересным. А теперь послушайте меня, мадемуазель. Хотите вы этого или нет, но я буду здесь. В вашей комнате или за дверью – решать вам. Но меня вам не обмануть. Я знаю вас, ваши настроения, вашу благовоспитанность и вашу одержимость тем, чтобы никого не побеспокоить. Эту вашу манеру проверять, что вы никому не мешаете. Никому не в тягость. Во мне есть бесконечно много места для старушек вроде вас. Но так получилось, что вы такая одна, поэтому можете располагаться, как вам удобно. Если вам нужно больше воздуха, я пойму. Но я вас умоляю, не разрушайте того, что есть между нами.
На глаза Полетты навернулись слезы.
Месье Жорж встал, надел шляпу и подошел к кровати. Затем он нежно прошептал ей на ухо несколько ласковых слов.
Как только дверь закрылась, Полетта дала волю чувствам, ошеломленная тем, что он смог прочесть ее, как открытую книгу. Слезы текли по ее морщинистым щекам. Слова месье Жоржа пробили в ней неожиданную брешь. Потрясенная, она увидела себя в новом свете, как будто стала чужой сама себе, и в то же время была полна любви к той старой женщине, в которую она превратилась. Оставаясь неподвижной, она размышляла. Надо же, потребовалась целая жизнь, чтобы научиться любить себя.
Вернувшись в гостиницу, старик постучал в дверь Филиппа. Пришло время поговорить с сыном Полетты. Он вошел в темную комнату, которую не мешало бы проветрить. Не спрашивая разрешения, он открыл окно и ставни, впуская прохладный воздух осеннего утра. Филипп замычал. В ответ месье Жорж сдернул с него одеяло и протянул брюки.
– Вставайте, Филипп, пройдемся.
Из окна ресторана месье Ивон, Жюльетта и Марселина наблюдали за двумя мужчинами, идущими по лугу. Заложив руки за спину, они не переставали разговаривать. Что они могли обсуждать? Наконец они вернулись. Филипп обнял месье Жоржа и поднялся к себе в комнату.
Дни проходили за прогулками и посиделками в ресторане. К Филиппу постепенно вернулся здоровый цвет лица, и он
