– Ты дома, – сухо констатирует Беатриса, поднимая на меня глаза. Они красные и опухшие, как будто она плакала. Бен отодвигает стул и идет к кофеварке. – Слишком жарко для горячего, – возражает Беатриса, когда Бен предлагает ей кофе, потом начинает рассматривать невидимую царапину на своей гладкой загорелой руке.

Мой желудок сжимается, когда я сажусь напротив нее, уронив пакет с новым платьем к ногам. По неприязни, исходящей от Беатрисы, я догадываюсь – Бен наконец-то признался ей, что мы встречаемся. Я вдруг понимаю, что именно поэтому он так и спешил утром, чтобы догнать сестру. Жаль, что он не позвал меня с собой. Мы могли бы вместе рассказать всё Беатрисе, выступить единым фронтом. Я чувствую себя изолированной, отодвинутой в сторону, и это бесит меня.

– Итак, – продолжает она, когда Бен снова садится за стол и протягивает мне кофе, – Бен рассказал мне о том, что между вами происходит.

«Я сама собиралась это сделать», – хочу сказать я, но молчу.

– Тебе не нужно было скрывать это от меня, – холодно замечает она. – Я думала, что ты моя подруга, Аби.

– Я и есть твоя подруга, ты же знаешь. Я… мы не знали, как тебе сказать. Мы и сами сначала не понимали, что происходит… – лепечу я, пытаясь подавить прилив негодования от того, что мне приходится оправдываться, а Бен сидит молча.

Беатриса оценивающе смотрит на нас обоих, ее взгляд перебегает с меня на Бена и обратно. Затем берет нас обоих за руки.

– Я рада за вас, конечно, рада, – повторяет она, как бы подтверждая для себя этот факт. – Но, пожалуйста, не надо мне больше лгать. Я всю жизнь прожила среди лжи.

Она бросает взгляд на Бена, но тот не отрывает глаз от сучков, проступающих на дубовой столешнице.

Я открываю рот, чтобы объяснить: с тех пор как я переехала в этот дом, я уговаривала Бена рассказать ей все, однако он сам был против, но вместо этого молча опускаю голову и чистосердечно извиняюсь, испытывая облегчение от того, что, по крайней мере, теперь она знает. Больше никаких секретов.

Ужин проходит довольно сдержанно. Беатриса молчит, размазывая вилкой куриный салат по тарелке. Кэсс, как обычно, мрачна, а мы с Беном сидим бок о бок, словно два наказанных ребенка. Только Пэм болтает без умолку, и ее теплый акцент Уэст-Кантри немного смягчает обстановку.

Парой часов позже я вхожу в спальню Бена. Солнце уже село, балконные двери подперты большой фигурой египетской кошки, вырезанной из гладкого черного камня, – как поведал мне однажды Бен, этот дорогой сувенир он приобрел во время своих путешествий. Воздух неподвижен, тюлевые занавески едва шевелятся от практически неощутимого ветерка. Бен в одних трусах-боксерах с закрытыми глазами лежит поверх простыней. Его спальня, как обычно, выглядит аккуратно и минималистично. В углу комнаты я замечаю нечто похожее на спутниковую тарелку на деревянных ножках. Она огромная, футуристического вида, по-скандинавски элегантная. Я помню, как Бен показывал мне ее в витрине магазина Bang and Olufsen [10], рассказывая о том, какой потрясающий звук она выдает и как отлично подойдет для вечеринок. Она стоила целое состояние. Я не могу поверить, что он взял и потратил на нее столько денег.

Бен открывает глаза и видит меня. Я подхожу к нему и страстно целую его, испытывая неодолимое желание близости. На несколько мгновений отстраняюсь и вылезаю из платья, торопливо расстегиваю бюстгальтер и позволяю ему упасть на пол.

– Что ты делаешь?

– Раздеваюсь, а что делаешь ты? – Я забираюсь в постель и снова прижимаюсь к нему, сдвигая его трусы-боксеры на бедра. – Вот, я могу помочь.

Он перехватывает мои руки. Сначала я думаю, что он дурачится, что это новая игра, но, когда поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него в полумраке, различаю гримасу отвращения, искажающую его черты.

– Прекрати, Аби, – требует он, отстраняясь от меня и натягивая боксеры. – Ты можешь надеть что-нибудь?

В гневе я вскакиваю с кровати, выдергиваю из-под него простыню и заворачиваюсь в нее, шокированная его отказом.

– Что ты имеешь в виду? – Я с трудом выговариваю это членораздельно, слова рвутся наружу, теснясь в горле. – В чем дело, ты меня больше не любишь?

Он сидит посреди кровати в лунном свете, падающем из окна, подтянув колени к подбородку. Мне безумно хочется подойти к нему, обнять его, целовать его шею, грудь, но у меня вдруг возникает чувство, будто этот человек мне больше не знаком. Если в чем-то я и была уверена, так это в чувствах Бена ко мне.

– Ох, Аби. – Голос его срывается. У меня в груди возникает тяжесть. – Конечно, люблю. Только не думаю, что нам следует заниматься сексом.

– Но почему? Что происходит?

Взгляд у него темный и напряженный.

– Это из-за Би. Ей не по душе, что мы с тобой спим вместе.

Я смеюсь. Конечно, он шутит.

– Почему ее это должно волновать?

– Это не очень-то уважительно, правда? Ты бы захотела спать со мной, если бы мы жили у твоих родителей?

Я обдумываю это.

– Ну, нет, но это другое дело. Мы живем здесь, Бен.

Он вздыхает.

– Послушай. Мы уже нарушили правила ее дома. Я не хочу злить ее еще больше. Ты моя первая девушка за последние годы. Мне кажется, она ощущает тебя как некоторую угрозу стабильности. Она всегда была собственницей. Мы с ней всегда были только вдвоем, Аби. Пусть она сначала привыкнет к тому, что мы вместе. Она смирится с этой мыслью.

– А как насчет того, чего хочу я? Разве это не имеет значения? Разве я всегда должна подчиняться желаниям милой Би? – Я так зла, что вынуждена прикусить губу, дабы не сказать того, о чем пожалею впоследствии.

– Ничего подобного. Ну же, Аби, будь благоразумной. Ты ведь можешь понять ее точку зрения? Я – единственный родной человек, который у нее есть. Она немного собственница, вот и все. И это отвратительно – знать, что твой брат или сестра занимаются сексом в соседней комнате.

– Значит, это я неблагоразумная? – Горячие злые слезы наворачиваются на глаза, пока я собираю свою одежду. – Сегодня я хочу спать одна, – шиплю я, бросая ему простыню. Она падает ему на колени, но он не прикасается к ней, как будто она осквернена моей наготой. – Может, лучше поговоришь с Беатрисой? Очевидно, что тебя волнуют только ее чувства.

Только вернувшись в свою постель и завернувшись в покрывало, пахнущее Беном, я позволяю себе заплакать.

Глава тринадцатая

Погода резко меняется.

Я