Слежку мы начали с дома Рихтеров и, дождавшись, когда поздно вечером Камилла выйдет, отследили ее до «Милфочки». Выходит, пока муженек был в командировке, женушка-то поглядывала «налево», с большим удовольствием прогуливала деньги в поисках приятных ощущений. Леон то ли глаз на нее положил, то ли подобрел, но сказал мне лишь одно:

– Беру ее на себя. Смотри, как надо работать.

Этот мастер шпионажа проник в квартиру Камиллы и установил прослушку так лихо, что я захотел переехать из Франции, когда освобожусь от сектантской каторги. Умея перевоплощаться и в сантехника, и в курьера, находить общий язык с охранниками, консьержами, почтальонами, он разведал обстановку в доме, а после попросту приехал с цветами к Камилле, постучался в дверь и сказал: «Доставочка, мадам, цветы для вас». В букет он вложил анонимную открытку со словами «От меня», на которую побрызгал мужским парфюмом. Пока ничего не подозревающая Камилла бегала за вазой, Леон подложил прослушку прямо в коридоре у стены за шкафом, стерев свои отпечатки на случай нечаянной находки. Теперь он мог слышать все, что происходит в квартире.

Новые открытия

Кроме Камиллы было множество целей, которые Леон умудрялся «пасти» одновременно. Пока одни проводили зимние вечера дома с семьей, другие отрывались на всю катушку, ведь богатство не терпит скуки – нужно срочно тратить деньги на все блага, успевать жить и получать удовольствие. Леон проникал в пустующие квартиры, вооружившись отмычкой, как типичный форточник, неисправимый рецидивист. У него был специальный рычаг на проволоке – нехитрое приспособление, позволяющее вертикально приоткрытые на проветривание окна открывать горизонтально нараспашку. Проникнув в квартиру, он делал снимки помещений, ничего не касаясь и не сдвигая, ставил в комнатах скрытые микрофоны и исчезал так же незаметно. Волей-неволей приходилось перенимать его опыт, Леон обучал меня навыкам шпионажа, а по вечерам я включал ему любимые детективы, и он комментировал действия сыщиков, разоблачал трюки.

– Ну кто так двери взламывает?! Дилетант!

Казалось, Леон рожден для этой «профессии», он обожал свою работу и оттачивал мастерство. Я все гадал, чем же он так провинился в предыдущем коллективе – криминальном клане, что ему пришлось бежать в Западную Европу и скрываться в религиозной общине, спрятанной лесополосой и горным массивом. Надевая шляпу, усы и отправляясь на слежку, этот пинкертонец нового времени умело добывал информацию, не оставляя жертвам ни единого шанса. При острой необходимости Леон нанимал профессионального вора, который мог шустро стащить ключ для слепка или паспорт для проверки адреса и незаметно вернуть.

Мало-помалу я стал осознавать, что богатство и меня раздражает: за неимением большего оставалось только завидовать. Вращаясь в кругах влиятельных, одаренных и обеспеченных, я лишь глубже чувствовал собственную никчемность. Столько лет я был одинок, а будь у меня деньги? Огромные суммы в кошельках придавали не только уверенности и шарма – они открывали любые двери, развязывали языки, притягивали людей, влюбляли. Почему одним все, а другим ничего? Одни пользовались благами и ресурсами своей страны, выкручивали цены, как хотели, а другие, обдираемые налогами, пахали, чтобы прокормиться. Всех похищенных денег хватило бы, чтобы осчастливить всю бедноту в мире, сделать медицину и образование бесплатными, но элитному обществу невыгоден коммунизм, они умудрились приучить людей к капитализму. Поистине, богачи как палачи – в их присутствии выживают те, кто на их стороне. Сколько бедняков пало от того, что плоды их родной земли вырастают не для всех.

И если толстосумы грабили население, то были и те, кого Леон ненавидел еще больше, – их богатенькие отпрыски, которые вдобавок обчищали таких, как он, но крали не деньги, а внимание – женское. Интерес девушек легко смещался в сторону обеспеченных энергичных парней, отчего горячая кровь Леона просто вскипала. И если кто-то из этих отвратительно счастливых паршивцев умудрялся баловаться наркотиками, тем более их распространять, он моментально попадал в черный список Леона. Иногда и на таких были заказы. Это и была третья категория «грешников», за которую голосовал Леон. Богачи – еще куда ни шло, вдобавок к этому молодые красавчики – вот настоящее издевательство над остальными смертными.

Выбрав новую цель, он рано или поздно узнавал о ней все, следуя по пятам, высиживая в подворотнях у подъездов и частных домов, следя по камерам, прослушивая свои диктофоны, обставляя капканами со всех сторон. За несколько недель он собирал внушительную папку на каждого «грешника» похлеще, чем в архивах полиции; все, от привычек до фамильного древа, было зафиксировано этим скромником. Его умению внедряться, внушать, скрываться и уговаривать позавидовали бы частные детективы. Порой у меня от удивления волосы дыбом вставали: тем, что ему удавалось разузнать, впору шантажировать многих высокопоставленных вельмож. Все свои записи Леон хранил в сейфе в нашем темном маленьком убежище.

Сколько всего потеряли мы только потому, что это заимели другие? Сколько моих поражений было связано с недостаточностью ресурсов, скольких девушек отнимали у обычных парней эти напыщенные симпатичные молодые мажоры? Околачиваясь в самых дорогих клубах Парижа, я насмотрелся лицемерия, того, насколько сговорчивее ведут себя девушки с толстосумами. И никого, как оказалось, завоевывать не надо. Парни разбрасывались банкнотами, и для любви этого было достаточно. Мне было отвратно богатство, потому что я им не владел. Приходя в элитный клуб, я уже узнавал многих гостей – наворовавших олигархов – по фотографиям из их досье у Леона. Подкупив баснословными взятками судей и прокуроров, они, довольные, разгуливали на свободе. Да кто им позволил?!

Каждого богатенького отпрыска в компании сногсшибательной красотки модельной внешности я воспринимал как личное оскорбление: посмотри, его любят все, а тебя никто. У этих людей, словно у существ другой породы, свои заботы, они не знают проблем рядового человека, явились в мир обывателей не иначе, как в назидание с целью принизить и смутить их, распространяя сомнения и тревогу. Их власть объяснялась цифрами как нельзя красноречивее: во всем мире восемь миллиардов человек, но у одного процента людей денег больше, чем у остальных девяноста девяти. Деление на классы, территории, расы – все это лишь для удержания людей в стойле. Знайте свое место, холопы, и вас пощадят.

Глава 14.

Прения

Я обо всем подумаю потом, когда найду в себе силы это выдержать.

М. Митчелл, «Унесенные ветром»

При Леоне я осознал то, о чем прежде не задумывался, – безнаказанность, опасность и чрезмерную власть богатства. Любой буржуйский толстосум теперь пуще прежнего бросался в глаза, королевский аристократизм ослеплял блеском роскоши, разрушал всякую надежду своей недосягаемостью. Но чего мне стоило теперь понимать безысходность своего положения – как уж тут не взбунтоваться, если состоятельные настолько отдалены от человеческих бед, что от скуки изобретают лекарство от старости силами своего солидного достатка? Все кончится тем, что бедняки будут беднеть и умирать еще быстрее, а богачи – зарабатывать и жить еще дольше. Теперь и я презираю капитализм, да-да, презираю, ибо нахожусь по ту сторону баррикад.

Недоступность высших благ убивала меня. Побывав в этом закрытом мирке, я уже не хотел спускаться с небес на землю. Община дорого заплатила за наши с Леоном походы на Олимп, но пастыря спонсировали. Одни конкуренты убирали других, бизнесмены, чиновники – все были замешаны и друг друга заказывали за огромные гонорары, и никакой идеологии не было, ее придумали для более восприимчивых членов общины, чтобы их руками делать грязную работу. Любая ложь, подпитанная вымыслом, будь то местная псевдорелигия или идея защиты, становилась «высшей истиной, достойной подлинного верующего». Ни один новичок после вербовки не хотел покидать общину. Скольких таких ребят, как Леон, прямо сейчас подготавливали, словно солдат, для слежки, нападения, шантажа, сокрытия следов. А сколько всего было таких лагерей вербовки в одной