– Бедные ягнятки, – заговорщически замечает она, протягивая мне чашку с кофе удивительно миниатюрными для такой крупной дамы руками. – Они очень нуждались в материнской заботе, когда я их встретила. Они потеряли своих родителей, знаешь ли, ужасно давно.

Я делаю глоток кофе, чувствуя, как меня охватывает радостное предвкушение того, что я наконец смогу узнать о них больше.

Ева садится рядом со мной и начинает рассказывать о том, как она устроилась к ним на работу. Хотя она говорит с сильным акцентом и я даже иногда не понимаю, о чем именно она сказала, по тому, с каким удовольствием она ведет повествование, я понимаю, что эта женщина любит посплетничать, и думаю, что это может сработать в мою пользу.

– Я местная, поэтому мне не нужно жить в этом доме, – объясняет она. – Но я стараюсь приходить к ним каждый день и готовить еду, которую они могут потом разогреть или заморозить. – Итак, вкуснейшая лазанья, которую мы ели на ужин вчера вечером, была, судя по всему, приготовлена Евой. – Я также делаю для них уборку, – продолжает она. – Бен любит порядок, просто обожает. А еще у них есть садовник. За ними нужен присмотр.

«Им по тридцать два года, – хочется крикнуть мне. – Они уже далеко не дети». Но я молчу, не желая прерывать ее рассказ. Она делает паузу, кидает на меня короткий взгляд, и я понимаю – она оценивает, можно ли мне доверять. Очевидно сочтя, что можно, она продолжает:

– Когда Беатриса только переехала в Бат, она казалась едва ли не больной, постоянно плакала, говорила мне, что не знает, что делать, – в чем дело, я так и не узнала. Она никогда не рассказывала мне, что произошло до переезда сюда, но у меня сложилось впечатление, будто она от чего-то или от кого-то убегала. Этот дом был в полном… Как бы это сказать?.. В полном запустении. – Я понимающе киваю. – Она бросила все силы на то, чтобы привести его в порядок. Целый год потратила на его обновление – должно быть, это стоило ей кучу денег. Потом Бен тоже переехал сюда, и она стала выглядеть счастливее и увереннее.

Мне интересно было бы узнать, от кого или от чего бежала Беатриса. Меня смущает тот факт, что у нее есть прошлое, о котором я ничего не знаю. Я хочу знать о ней все, иначе мы останемся просто чужими людьми. Я делаю глоток кофе, наслаждаясь его горечью.

– Как умерли их родители?

– Кажется, это была автокатастрофа. – Еще одно совпадение, еще одна общая черта. – Близнецы были совсем малышами, а может, даже и младенцами, точно не помню. – Она хмурится. – Их воспитывали бабушка и дедушка, которые, насколько я знаю, были очень богаты. Когда они умерли, их деньги были переданы в трастовый фонд до тех пор, пока близнецам не исполнится двадцать пять лет.

Вот откуда все их деньги. Вот почему они могут позволить себе этот великолепный дом и почему им не нужно брать арендную плату.

Я думаю о трехкомнатной квартире в небольшом жилом комплексе в Фарнеме, в графстве Суррей, где выросли мы с Люси. Это была милая квартирка, наши родители всегда содержали ее в чистоте, порядке и уюте, и мы не знали ничего иного, это было наше жилье, но ему было далеко до такого дома, как этот. Я представляю себе Беатрису и Бена в детстве: близнецов-сирот, бегающих по большим, продуваемым сквозняками комнатам обширного особняка их бабушки и дедушки, поместья с разросшимися садами и широкой подъездной дорогой, – совершенно другие условия, нежели те, в которых прошло наше детство.

Ева шумно отхлебывает кофе.

– Теперь, когда их бабушка и дедушка умерли, у них нет никого, кроме друг друга.

– По крайней мере, они друг у друга есть, – отвечаю я, думая о Люси.

Женщина кивает в знак согласия, кончиком языка слизывая пену с верхней губы.

– Да, но это означает, что они, конечно же, очень опекают друг друга. – Она смотрит на меня поверх ободка своей чашки. – Они не позволят ничему и никому встать между ними. – Ее слова звучат как предупреждение.

Шаги по камню и веселые голоса не позволяют ей сказать что-либо еще. Мое сердце замирает, когда по лестнице спускается Беатриса с теннисной ракеткой, а за ней следуют Кэсс, Пэм и Бен. Беатриса разрумянилась, белая теннисная юбка облегает ее загорелые бедра. Я пытаюсь поймать ее взгляд, но она не смотрит в мою сторону.

– Ева, хлеб пахнет очень аппетитно, – замечает она, как будто меня здесь и нет. – Мы хорошо поиграли, правда, Бен?

Она поднимает руку и тянет за козырек его бейсболки так, что та сползает ему на глаза, и он добродушно протестует. Я смотрю на него, желая, чтобы он заметил меня, и испытываю облегчение, когда он ловит мой взгляд и одаривает одной из своих кривоватых улыбок. На нем шорты до колен, цвета хаки, и я приятно удивлена тем, какие у него мускулистые икры.

– Доброе утро, Аби. – Он отходит от сестры и, к моему удовольствию, присаживается на стул рядом со мной. Солнце проявило веснушки на его носу, и он выглядит загорелым и спортивным в белой футболке от Fred Perry. Я подавляю желание прикоснуться к нему. Он нахально просит Еву сделать ему чашку кофе, и после беззлобной перепалки насчет того, что она – не его личная рабыня, Ева встает и идет к кофеварке. По тому, как светлеет ее лицо, когда она шутит с ним, как усиливается ее акцент – так, что я едва могу ее понять, – я понимаю, что она готова на все ради него.

Теперь, когда мы все собрались на кухне, помещение кажется меньше, теснее, и я рада легкому ветерку из открытого окна. Пэм стоит рядом с печью, возбужденно восклицая что-то по поводу хлеба, запах которого теперь ощущают все, а Кэсс присоединяется к нам за столом. Беатриса устроилась в старом бархатном кресле в углу, перекинув ноги через подлокотник, и болтает об игре в теннис, отчего я еще сильнее начинаю жалеть, что меня