Рядом с ним не меньше шести пустых банок из-под содовой, и я надеюсь, что Гарри ему хоть немного помог. Потому что тот выглядит вполне здоровым и бодрым, только взгляд мрачный, а от привычной улыбки не осталось и следа. Он не пытается поддеть нас с Джимом или глупо пошутить насчет того, что мы задержались на втором этаже. Просто молчит, а лучше бы все-таки говорил.

Не к добру это, когда такой любитель поболтать и подушишь, как Гарри, помалкивает. Еще и Джим отпустил мою руку. Уже и мягкий свет фонариков не успокаивает, и осенний плейлист, который оказался вовсе не зловещим, и даже дрожащее пламя включенной горелки никак не помогают. Атмосфера будто рассеялась, едва наверху что-то упало. И вряд ли оно могло упасть само себе.

– Кто полезет на третий этаж? – спрашивает Гарри после нескольких минут молчания и поднимает задумчивый взгляд к мутноватой люстре. Она слабо переливается под светом карманного фонаря.

Грохота больше не слышно.

– Зачем? – вскидывает брови Джим. Останавливается на полпути, так и не дотянувшись до ноутбука, – явно намеревался собрать вещи и свалить отсюда. Точно как и я думала. – Тебе острых ощущений в жизни не хватает? Просто оставим этот дом в покое, вот и все. Мне не очень-то интересно, что там происходит, и я не хочу подвергать Чарли опасности.

– А Чейза мы на себе потащим? – Гарри кивает на спящего друга. – Он столько выдул, что в себя придет только через пару часов, и я бы не стал его трогать. А сам я его дальше крыльца не донесу.

И Гарри прав: мы не можем ни оставить Чейза одного, ни вытащить его из этого проклятого дома. Потому что оставить вещи – это одно, а оставить друга – совсем другое, и на такое я никогда не пойду. Но внутри шевелятся противные червячки сомнений, подтачивая мою уверенность в себе и в том, что мы поступили правильно, решив провести Хэллоуин именно здесь.

Несколько минут – а кажется, что часов – мы втроем молчим. Слышится лишь посапывание Чейза да странные шорохи со стороны третьего этажа. Спасибо хоть, что ничего больше не грохочет.

– Ладно, я полезу, – произносит наконец Джим.

– Нет! Я тебя одного не пущу. – Я выступаю вперед и загораживаю двери.

– Но и тебе там делать нечего, Чарли.

– Тогда не полезет никто.

И снова тишина. В конце концов Гарри тяжело вздыхает и без малейшего труда отодвигает меня в сторону от дверей.

– Я полезу. А вы сидите здесь, охраняйте Чейза. Если со мной что-то случится, помните меня жутким душнилой, как и всегда.

С легкой улыбкой на губах он выходит в коридор и топает по лестнице, время от времени громко ругаясь и скрипя старыми ступеньками. Мы с Джимом переглядываемся, но не говорим друг другу ни слова. Кажется, будто время замерло, а то и двинулось в обратную сторону: Гарри нет всего пару минут, а мне уже хочется схватить телефон и вызвать службу спасения. А если его там убили? Если это наш последний Хэллоуин вместе, а мы отправили его одного на верную смерть?

Так, Чарли, возьми себя в руки. Все хорошо. Но вместо этого я крепко стискиваю ладонь Джима в своей, знакомые тепло и аромат хоть немного успокаивают.

А вот горелку я все-таки выключаю, не в силах больше смотреть, как подрагивает в темноте пламя.

Как бы хотелось сейчас оказаться в теплой гостиной перед камином с чашкой тыквенного латте в руках, жевать зефир и смотреть старые фильмы ужасов в объятиях Джима. Тогда и Чейз бы не перебрал с газировкой, свалившись с болями в животе, и Гарри бы никуда не пошел…

Вдруг с верхнего этажа доносится новый грохот, следом за ним – недовольный крик нашего друга и трехэтажный мат, а потом что-то еще раз падает. Как будто он решил сыграть в боулинг не шаром, а обломками шкафа или металлической люстрой вроде той, что украшает холл второго этажа.

Мы подрываемся с места и бросаемся в прихожую, едва не вписываемся в дверь, которая так и не открылась до конца, и переглядываемся, застыв у подножья лестницы.

– Оставайся здесь, – строго говорит Джим и берет меня за плечи. – Мы с Гарри справимся и вдвоем.

С третьего этажа вновь слышится ругань и оглушительный стук, а следом еще и звон битого стекла. Ну уж нет, я не отпущу его туда одного: мы и так позволили Гарри ошибиться.

– Либо мы идем вместе, либо сидим внизу и вызываем полицию, – отвечаю я, смело глядя ему в глаза.

Давай, попробуй поспорить со мной сейчас, когда я настроена по-настоящему серьезно. Но Джим и не собирается, он все понимает, а потому крепко берет меня за руку и помогает подняться наверх, обойти провалившуюся ступеньку – поддерживает меня и освещает путь прихваченным из столовой фонариком.

И чем выше мы поднимаемся, тем громче становится ругань. Но на спор с бездомными, призраками или сумасшедшим маньяком она совсем не похожа.

– А ну, иди сюда, мелкая тварь! – кричит Гарри. – Сюда иди, кому говорю! Ну, ты, урод пушистый! Ага, попался!

Джим ускоряет шаг и первым влетает на площадку третьего этажа, да там и останавливается. Я едва не утыкаюсь носом ему в спину, поднявшись следом, а впереди маячит выхваченная из темноты светом фонарика грузная фигура Гарри: плотное худи местами порвано, волосы взлохмачены сильнее обычного, а в правой руке болтается извивающееся нечто, размахивающее то ли лапами, то ли щупальцами.

Я сглатываю вставший в горле ком и до побелевших костяшек сжимаю края кожаной куртки Джима.

Но когда Гарри выходит к нам, оказывается, что у него в руках всего лишь кот – взъерошенный черный котенок с перепачканной пылью шерстью и кое-где обломанными усиками. Он мяучит, извивается и пытается вырваться, но хватка у друга слишком уж крепкая.

– Этот маленький гад все там перевернул, – выдыхает Гарри со злостью. Брови сведены к переносице, дыхание сбилось, да и выглядит он немногим лучше котенка – тот совсем еще нескладный, как подросток, с огромными зелеными глазами. – Грохнул люстру и несколько каких-то досок, не мог вылезти. Как забрался-то только, а? Придурок, боже мой.

С души словно падает тяжелый камень, и я с облегчением выдыхаю. Все в порядке. Нет здесь никаких бездомных или стремных убийц с ножом и уж тем более нет призраков. Только маленький черный котенок, которому хотелось немного развлечься.

Прямо как