– И не говори мне, что тебе не понравилось, как шумела в висках кровь, – произносит Джим вполголоса, прижимаясь ко мне со спины. – Я чувствовал, как ты дрожала, когда мы поднимались по лестнице. Но ты всегда любила экстремальные развлечения, Чарли. Чем это хуже?

Мой телефон едва не выпадает из рук и не валится на покрытый пылью, паутиной и мхом деревянный пол – пальцы слабеют, сердце в груди колотится чаще, а к лицу вновь приливает кровь. Непослушное сердце предает меня каждый раз, когда Джим оказывается рядом. Его запах – смесь кофе, табака и кожи – сводит меня с ума и пьянит сильнее любого алкоголя, а от прикосновений я таю, словно брошенный в пряно-тыквенный латте шарик ванильного мороженого.

– А если и понравилось. – Я разворачиваюсь и улыбаюсь ему в губы. – Это разве повод соглашаться на дурацкие задания Гарри и Чейза?

– Если они позволят нам немного побыть наедине, то почему бы и нет? – Он прижимается своим лбом к моему и прикрывает глаза. – Говорят, ночь Хэллоуина по-своему волшебна, и я не прочь подарить тебе толику осеннего волшебства, Чарли.

Ласково взяв мое лицо в ладони, Джим склоняется и мягко целует меня в губы. Я обнимаю его в ответ и запускаю пальцы в длинные волосы, медленно и с удовольствием их перебирая. Это и правда какая-то магия: мы стоим посреди самого жуткого дома в Уотервилле, над нами угрожающе покачивается металлическая люстра, а мне совсем не страшно. По телу и в груди разливается приятное тепло, и единственное, чего мне хочется, – чтобы это мгновение никогда не заканчивалось. Чтобы я могла всю ночь чувствовать сладость губ Джима и ощущать привкус жареного зефира в нашем тягучем поцелуе.

Но все хорошее когда-нибудь заканчивается, а прекрасное – тем более, и Джим отрывается от меня. Заглядывает мне в глаза своими льдисто-серыми и довольно, точно нашкодивший кот, улыбается. Кажется, его совсем не волнует, что на второй этаж нас отправили вовсе не за этим.

– Ты прекрасна, принцесса, – выдыхает он мне на ухо. – Или сегодня мне стоит называть тебя тыковкой? Ты же даже рыжая.

– Ой, да ну тебя, – с нотками веселья отвечаю я и в шутку стукаю его по плечу. – Какая из меня тыковка?

– Самая милая на свете.

И он снова коротко целует меня в губы и крепче стискивает в объятиях.

– Вы там живые? – доносится снизу голос Гарри.

– Вполне, – отвечает Джим.

– Ну так спускайтесь тогда, чего вы там застряли? Целуетесь небось?

– Пошел к черту!

И когда я уже собираюсь встрять, чтобы не дать парням разойтись и устроить очередную дружескую перепалку, на третьем этаже что-то грохочет с такой силой, будто с потолка свалилась люстра вроде той, что висит у нас головой. Я вздрагиваю и крепче прижимаюсь к Джиму, чувствуя, как он успокаивающе поглаживает меня по волосам.

– Что это было? – спрашиваю я, а мой голос предательски дрожит.

– Понятия не имею, – отвечает он серьезно и стискивает меня еще крепче. Поднимает ладонь к потолку, чтобы осветить его телефоном, но толку никакого – тот выглядит вполне себе целым.

Грохот повторяется, следом за ним звучит подозрительный шорох, а потом наверху еще что-то падает, и этот звук сложно с чем-то спутать. Меня уже вовсю колотит, и если бы не Джим, я бы уже выбежала из дома с криками. Не такой я представляла себе нашу хэллоуинскую вечеринку.

Нервно посмеиваясь, я размыкаю наши теплые объятия, но не выпускаю руку Джима из своей. Отпущу – точно сойду с ума. В голове роится десяток сумбурных мыслей: это просто енот, забравшийся в дом, устраивает бардак на третьем этаже; да нет же, это наверняка бездомные, которых я боялась; хотя нет, это призраки, и в глубине души я всегда подозревала, что они и впрямь существуют. По всему телу пробегает дрожь, и отнюдь не от удовольствия.

Лучше бы мы сюда не лезли.

– Эй! – снова звучит с первого этажа голос Гарри. – Вы там целы, голубки? Если вы из-за меня переломали себе шеи, я не выдержу и реально стану еще одним призраком этого дома.

– Сам-то как думаешь? – холодно отзываюсь я и свешиваюсь через перила лестницы, позабыв об опасности и страхе того, что она обрушится. – Не слышал, что ли?

– Вроде я еще не глухой, Чарли. И не вылакал несколько литров газировки, как Чейз.

– Я серьезно!

– Да, конечно, слышал! Даже Чейз слышал, а он сейчас способен разве что собственные жалобные стоны слушать. Я ж не думал, что он все вылакает.

Я поднимаю встревоженный взгляд к лестничному пролету, но вижу лишь покрытые трещинами ступеньки да темноту – точно такую же, как на втором этаже. Если бы там сидели люди, мы бы уже десять раз спугнули их криками, но легче от этого не становится. Впечатление такое, будто мне под одежду забралась сотня мелких жучков и теперь они ползают там, заставляя меня извиваться, чесаться и нервничать.

Вот вам и ночь страха, конечно.

– Пойдем вниз. – Джим кладет руку мне на плечо, и я невольно вздрагиваю. – Там уже разберемся.

Да, он прав, нечего тут торчать. Лучше как можно скорее уйти из дома и продолжить праздновать где-нибудь еще: хоть на улице, честное слово, лишь бы не здесь.

И словно в дурацком фильме, я ступаю на одну из ветхих ступенек, и нога проваливается чуть ли не по колено. Черт побери! Мой крик наверняка слышен и на другом конце Уотервилля, а ребята, быть может, и вовсе оглохли. Еще и наверху снова что-то грохочет, да в два раза громче, чем в прошлые разы.

– Все в порядке, детка, – успокаивает меня Джим, когда помогает выбраться из плена злобной лестницы, и трепетно прижимает к себе. Осматривает мою ногу в синеватом свете экрана телефона, но ничего страшного там нет, даже джинсы не порвались. – Цела? Вот и замечательно. И не переживай, призраков наверху уж точно нет.

– Да не боюсь я никаких призраков! – Я нехотя повышаю голос и хмурю брови, но быстро прихожу в себя и говорю уже совсем другим тоном: – Прости. Мне просто немного не по себе.

– Я знаю, – добавляет он шепотом и целует меня в висок.

В столовой к этому моменту все насквозь пропахло жареным зефиром, а чипсы разбросаны по скатерти так, будто кто-то пытался играть открытой пачкой в футбол и проиграл. Ноутбук стоит на