— Похоже на сказку, — сказала на это моя жена Лена.

— Разве такого не может быть? Есть же, в конце концов, постправда или другие современные понятия для подобных случаев, — сказал я.

— Дело не в этом. Вагон отцепился зимой, а в цистерне была нефть, — сказала Лена.

— Не хотелось бы писать про нефть…

Я посмотрел за окно, где была обычная неопрятная зима большого провинциального города в России и автомобили на дорогах жгли нефть, чтобы двигаться вопреки уклонам дорог и ветру со стороны порта, то есть с севера…

Вагон с пивом постепенно разгонялся и даже преодолевал по инерции подъемы на чебоксарских оврагах, лишь незначительно теряя скорость. Он проскочил проезды с названиями Кабельный, Машиностроителей, Дорожный, Гаражный, Мясокомбинатский. Удивительно скучные названия — считываемый код провинции, неловкость за современность родителей, их так и недостроенную долгую счастливую жизнь. Есть в Чебоксарах и не особенно романтичный бульвар Электроаппаратчиков, и совершенно не торжественная улица в высоком звании проспекта — имени самих Тракторостроителей.

Бетонные заборы, ржавые ворота, северокорейского масштаба и того же убожества реклама саун и автомобильных глушителей, клен ясенелистный — американский сорняк, испортивший Москву и занесенный, к несчастью, в этот край дубрав и липовых лесов тоже, — все то, чего одна часть человечества избежала, а другая часть не достигла. Как будто парадокс.

 Вагон катился через чувашские дубравы, и у кладбища «Карачуры-2», где листва уже облепила памятники из китайского мрамора, еще не старая женщина за рулем какой-то простой машины для поездок в деревню заметила краем глаза приближающуюся цистерну. Педаль тормоза резко коснулась пола, и автомобиль еще резче остановился перед переездом. Сзади зазвучали вразнобой автомобильные гудки, но женщина не слышала их и крестилась, отныне и навсегда уходя в наивное старческое христианство. Желтые и красные листья сыпались на лобовое стекло. Всё объясняя другим водителям перестуком восьми колес, катилась цистерна.

— А мы ехали в город Москву, город Чебоксары и город Деревню, — сказал Миша, наш маленький сын. Он немного отвлек меня от компьютера.

— Ты ехал в город Деревню? — переспросил я.

— Город Деревню, город Чебоксары и город Москву, — повторил он.

— Понятно, — сказал я.

— Кажется, у Миши немного лучше обстоят дела с сюжетом, чем у тебя, — сказала Лена.

Зима утомляет не только землю. Роскошные снегири на рябине за окном не казались мне больше чем-то вроде улыбки природы. Я даже стал замечать их нечистые от ягодных огрызков клювы.

— Да ну вас, — сказал я.

Мой вагон с пивом катился себе дальше по пустырям в административных границах Чебоксар. Эти бессмысленные пространства город будто набрал когда-то с излишком, чтобы потом не спорить из-за них с районными и республиканскими властями. Кто теперь скажет, но может быть, все было именно так. Из мертвой травы показывались иногда будки кладбищенских камнерезов или чугунные ворота элитных поселков. В лесах на головы кабанов сыпались желуди.

Когда пустыри сменились дачными участками, то есть участками под картофель с сараями для лопат и отдыха, из Чебоксар за укатившимся вагоном отправился маневровый тепловоз.

Если бы на люке цистерны до тех пор сидел бы коршун, он увидел бы, как злой дух Вубар, Вупăр, носится по одному из маленьких дачных домов, построенных для картофельных дел, изгоняя через не такое уж широкое окошко эти самые лопаты, а с ними жену, детей и отдельные клубни и луковицы. Сентябрь, авăн, месяц молотьбы. Такие дела.

На самом деле Вупăр был стареющим электриком, все реже снимающим свои валенки из белого войлока. Звали его, как и всех чувашей, вопиюще заурядно. Он был неплохим человеком, разве что дуреющим без работы с электрическими токами. В такие периоды он и сам не знал, кто гостит в его голове. Кондукторша в троллейбусе здоровалась с ним при встрече, получала в подарок пару яблок и редко требовала оплатить проезд.

— С твоей стороны было бы справедливо написать, что есть у нас и хорошие боги, а не только этот электрик. Только я не знаю наших хороших богов, — сказала Лена.

— Хорошие боги есть у всех, ты просто никогда не искала хорошего электрика, — сказал я.

Хороший бог, бог-создатель пчел, хурт ҫуратакан турă, с удивлением смотрел, как за одиноким вагоном летит его рой, тот самый, управляемый необъяснимыми внутренними силами, к которому он однажды подобрал все-таки не слова, но верные движения рук. Земное имя пасечника, как в случае со злым электриком, было самым простым, но все же он был немного турă, и руки его осеняли пчел, собак, детей и без крестных знамений.

Вслед за пчелиным роем спешил тепловоз. Машинист не рассчитал скорость, пытаясь в движении будто подхватить вагон. От удара цистерна подпрыгнула, встревоженное пиво выбило люки и шипящим дождем обрушилось на пчел. Они, промокнув, попадали быстро и густо.

Хурт ҫуратакан турă взял из сарая мешок и перчатки и пошел на железную дорогу собирать своих пчел.

— А дальше? — спросила Лена.

— Он собрал пчел, а утром в понедельник уехал в Чебоксары на работу, — сказал я.

— Из всех богов только чувашские работают на заводе и по выходным трудятся в огороде, — сказала Лена.

— Если были бы живы древние татарские боги, они работали бы бухгалтерами. Но никто не хочет писать книгу о бухгалтерах, — сказал я.

— И в вагоне у них была бы нефть, а не пиво.

— И их вагон никогда не отцепился бы и прибыл бы в пункт назначения вовремя.

10

Октябрь / Юпа уйăхĕ —

месяц поминок

 Чемодан

Серый чемодан с письмами и открытками четверть века пролежал в деревне на чердаке. Моя жена Лена решила забрать его в Чебоксары.

— Я буду читать бабушкины письма, — сказала она.

— Хорошо, в нашей новой машине много места, — сказал я, — только чувашский мне все равно не понять.

— Лучше возьмите еще один мешок картошки, раз есть место, — сказала нам бабушка, — наши письма неинтересные.

— Нет, кугам, лучше я буду читать твои письма, — ответила