– Поехали с нами, – сказал ему отец.

Освальдо вышел из «Ритмо», уступил ему место впереди. Чаранго постоял немного, покрутил головой в разные стороны и решился. Отец несколько дней молчал о том, что произошло по пути на ферму Триньяни. А потом вечером после ужина рассказал обо всем маме. Он старался говорить тихо, будто стыдился, но я все слышала.

– Можешь сколько угодно водить за нос карабинеров, с теми, кто тебя всю жизнь знает, этот номер не пройдет, – начал Освальдо.

Чаранго спросил, о чем он.

– Тут никто не ездит на лошади, кроме тебя. Я своими глазами видел свежие следы.

Чаранго стал возмущаться, какой Освальдо неблагодарный. Он ночи не спит, помогает искать его дочь, и что взамен? Он что, правда хочет поссориться?

– Хватит, – сказал отец обоим, но они его даже не услышали.

– Хорош помощник! Все знает и помалкивает.

– Все, прекратите, – повторял мой отец, пытаясь не отставать от карабинеров. Но ни один из двоих уступать не хотел.

– Это мое дело, где моя лошадь. Не хватало еще отчитываться перед подкаблучником, которым жена командует.

Освальдо вскочил с места, схватил Чаранго за шею, сжал руки.

– Это был ты, ты! – кричал он ему в ухо. Непонятно, вопрос это или утверждение. Чаранго растерялся, пытался высвободиться, бил вслепую. Оскорбления и богохульства захлебывались в пережатом горле. Отчасти его спасла борода, отчасти отец. Он резко затормозил, оттолкнул Освальдо.

– Ты спятил? – крикнул он ему. Оба затихли, с трудом дыша.

Когда отец разнял их, «Альфетты» уже не было видно. Карабинеры уехали вперед, остановились спустя несколько поворотов и дожидались их. Машина отца обогнала их перед поворотом на Колледоро.

– Завтра пойду и донесу на тебя, – сказал Чаранго и продолжил говорить с отцом так, будто Освальдо в машине не было. Время от времени он потирал шею, шаря под бородой.

– Я отдал лошадь Вазиле, чтобы тот мог добраться до высоких пастбищ.

Две машины выехали из леса утром. На перекрестках Чаранго показывал жестами, куда ехать, вел по дорогам между полей на склонах. Они проехали небольшую церковь, прямо за ней он указал на ферму. Дораличе дошла дотуда, раненая, но живая.

Волчий клык

1

Сегодня в приемной я ожидала увидеть синьору с адгезивным капсулитом, но она опять опаздывает. А потом вечно жалуется на боль в плече, спрашивает, долго ли ей еще терпеть. Вместо нее там оказался мой отец: сидит себе у окна. Когда он появляется в моем кабинете без предупреждения, надо быть настороже.

– Я смотрю, у тебя сегодня никого. Что, мало работы? – начинает он.

Я пытаюсь его успокоить, объясняю, что пациентка просто опаздывает. На нем футболка, которой я раньше не видела, белая, с синей надписью «Навигация». Я не могу сдержать улыбку: странная надпись для груди того, кто видел корабли только по телевизору.

– Зачем приехал? Что-то случилось? – спрашиваю я.

– Ты же не приезжаешь, вот я и приехал.

Я напоминаю ему, что мы обедали вместе в четверг, всего четыре дня назад.

– Правда? – удивляется он, ему казалось, что прошло больше времени. Может, он думает, что я всегда должна быть рядом: убираться в доме, помогать с огородом. А может, просто соскучился по общению и пошел поискать кого-нибудь, с кем можно перекинуться словом: какого-нибудь соседа, какого-нибудь родственника, какую-нибудь дочь.

Он все списывает на проблемы со здоровьем, говорит, что ему пришлось ехать в аптеку здесь, на углу. Заодно привез мне молодой картошки. Отец указывает на старую хозяйственную сумку.

– В этом году я посадил ту, что мне Освальдо дал, она вкуснее.

Охотно верю, киваю в подтверждение.

– Вы с ним, случайно, не встречались? – осторожно спрашивает отец. – Я сам его давно не видел. Но вдруг ему надо с тобой поговорить? Кто-то интересуется Волчьим Клыком.

– Ты опять о кемпинге? Так ты за этим приехал с утра пораньше?

Но нет, он настаивает, что просто решил привезти мне картошки. Аманда вчера помогла ему ее накопать. Она заехала проведать деда, а он выдал ей тяпку, тачку и заставил работать. Да, Аманда была в горах, он думал, я в курсе. Моя дочь что, не говорит, куда идет?

Не говорит, потому что почти не выходит из дома. К тому же я вчера рано ушла, мы ездили петь в Марке. Отец считает, что это слишком далеко. Зачем мне вообще хор? Нам же даже не платят. Могла бы и отдыхать по воскресеньям.

– Я так отдыхаю. И кстати, нас наградили после концерта.

Он никогда не любил музыку и смотрит на меня скептически, будто он видел серебряную табличку, которую нам вручили. Я тоже смотрю на него и эту его подростковую футболку, которую Рубина назвала бы классной, застань она его в таком виде. Наверное, ему ее продали в том же магазине, где и брюки карго. А меня эта надпись даже злит. Потому что отец никогда ничего слышать не хотел о море, настолько, что отказался поехать с мамой, когда врач посоветовал ей для здоровья костей как следует прогреться на пляже. «Давай попробуем, – просила она. – Нам же не обязательно там раздеваться». – «Тебе что, в деревне солнца не хватает?» – ответил он. А потом остеопороз сломал ей позвоночник. Мой отец никогда не бороздил никаких просторов, кроме своей же земли.

Пациентка пришла взбудораженная, извинялась, бормотала, что никак не могла обогнать трактор. Она поздоровалась и с моим отцом: они иногда пересекаются в питомнике растений. Она покупает цветы в горшках, он – саженцы помидоров. «Я поживаю, как и положено старику», – говорит он ей, чтобы услышать ответ, что он еще совсем молод. Отец встает, собирается уходить, но у двери останавливается:

– Выслушай Освальдо, узнай, что ему нужно.

– Если Освальдо нужно поговорить со мной, он знает, где меня найти, – отвечаю я и поворачиваюсь к нему спиной. Синьора ложится на кушетку, и я начинаю разминать ее мышцы. Они стали такими жесткими вокруг больного места. Первым делом я берусь за лопатку. Слова отца снова догоняют меня: Освальдо, Аманда, копающая картошку, Волчий Клык.

Я не верю, что сегодня кто-то может заинтересоваться кемпингом. Разве что приезжие, которые ничего не знают о произошедшем. Они не знают, что в лесу все еще бродят духи двух девушек. Иногда я представляю, как они ходят по ночам, не находя покоя, по тропе до Круглого камня. На долгие месяцы их голоса, разнесенные ветром, оборвали сон жителей долины. Все беды этого места начались с того дня, и эту рану невозможно залечить. Дорогу надолго завалило оползнем, Волчий Клык исчез из туристических путеводителей, никто больше не гулял по тем тропам. Кто знает, почему Аманда вернулась туда.

– Полегче, пожалуйста, – просит пациентка.

2

Парень, сидящий напротив меня, склонился над блокнотом в клетку и выводит в нем какие-то цифры и символы. Я узнаю удлиненную S – значок интеграла; не самое приятное воспоминание из пятого класса лицея. Он задевает меня ногой, извиняется, я спрашиваю, правильно ли поняла, что он изучает математику. Мне больно видеть его таким увлеченным этими формулами, мне больно за Аманду. Вечерами она так же склонялась над тетрадью и с таким же упоением решала задачи, заданные профессором Ферри, в прошлом, которое теперь кажется невероятно далеким.

Поезд не такой, как тогда: я еду в совсем другом настроении. В тот раз я провожала ее во взрослую жизнь. Я знала, что буду скучать, но надежда на ее успешное будущее тогда оказалась сильнее ожидавшей меня тоски по дочери. Сегодня я еду забирать остатки ее вещей из Милана. Мы с Дарио поговорили по телефону и решили, что продолжать оплачивать жилье бессмысленно. Сама она ехать отказалась наотрез, сказала, что ни на миг туда не вернется. «Раз тебе так надо, езжай и сама забери. Там и осталась какая-то ерунда». Лето выжгло долину за окном, а два года назад она была такой зеленой.

Агентство