Вам кажется, что не вы скользите по течению реки, а пред вами раскатывается волшебная фантасмагория очаровательнейших призраков… Вы пожираете их жадными взорами, вам бы хотелось приковаться, прильнуть, слиться с ними навсегда, а они бегут, как облака, гонимые ветром, как мечты разыгравшегося воображения! Душа ваша переполнена, она хочет облегчить себя, вы испускаете крик удивления – слышите ли, как внимательное, чуткое эхо подхватило ваше восклицание, передало его скалам, раздробило на тысячи отзвуков! Где вы? В каком волшебном краю? Это не человеческие голоса… это говор духов, заветных жителей очарованной страны, возмущенных вашею нескромностью!

Да! На Рейне я понимаю это простодушное суеверие средних веков, завещавшее нам столько прекрасных легенд, фантастических сказок! Я воображаю отважного охотника тех времен, юношу воображением и младенца умом, завлеченного преследованием быстрой лани или свирепого вепря на эти пустынные берега, в эту заколдованную ограду утесов: он надувает свой звонкий рог, чтоб дать весть отставшим спутникам – и вдруг тысячи голосов откликаются ему со всех сторон… панический страх охлаждает его кипящую кровь – он содрогается невольно – шепчет тайную молитву – и стремит назад борзого коня, полный радости, что отделался одним испугом от лукавой злобы невидимых сил, бестелесных жильцов недоброго места!

Да! Народная поэзия всегда есть отголосок фантазии, пораженной чудесами неразгаданной природы; отсюда ее высочайшая местность, сообразность с окружающей природой! На цветущих, открытых берегах Иллиса она создала прелестных нимф, дриад и гамадриад, дружно ласкающихся к человеку; на диких, спертых берегах Рейна поселила фантастических гномов, эльфов и ундин, враждебно играющих слабостью смертного, лукавых в ласках, своенравных в приязни, неумолимых в злобе! Рейн есть колыбель германской мифологии – мутной и зыбкой, как его волны, седой и таинственной, как скалы, сторожащие берега его!

Но ландшафтная очаровательность Рейна возвышается еще более следами жизни, воспоенной его струями, воскормленной его утесами. Жизнь эта родилась позже, чем в южных, издревле заселенных странах Европы, но зато она развилась так быстро, разлилась так широко и доныне входит основным, хотя и переработанным началом в горячую кровь европейского организма!

Вокруг Рейна гнездились лучшие, благороднейшие племена Германии, обновившие на Севере мир, состарившийся на Юге! Они считали себя детьми Рейна, они исполнены были к нему сыновнего благоговения. Волны его имели для них сверхъестественную, божественную силу: известно, что древние германцы бросали в них своих детей, чтоб укрепить их члены и увериться в верности их матерей; если дитя пожиралось рекою, они не жалели об нем, они видели в нем залог своего бесчестия, негодный лишай, возращенный преступлением, оскверняющий благородную чистоту национального древа. Им и было за что любить Рейн, чествовать его как народную святыню: он долго служил оплотом их независимости от натисков всемогущего Рима. Сколько раз его хищные орлы, не удерживаемые заветной чертой Эвфрата и Нила, принуждены были останавливать свой полет на берегах Рейна, гнездиться в его скалах, остря когти на неприступную добычу!

Когда Цезарь перекинул свои легионы чрез его заколдованную межу, он считал это блистательнейшим из своих подвигов. Множество урочищ, деревень и городов сохраняют доныне в своих искаженных именах следы римского пребывания, римской стойки: здесь была зимовка войск (Konigs-Winter – Hibernia Regis), там римский лагерь (Kamp – Campus), римская вилла (Romersdorf – Villa Romana), римский окоп (Ballendar – Vallum Romanorum), римская мола[119] (Mallendar – Mola Romanorum), римские погреба (Wintel – Vini Celia). Память многих героев Рима прикована к берегам Рейна неразрешимыми узами: вы слышите имя дочери Германика в полном названии Кельна – Colonia Agrippina (колония Агриппинина), имя Сенция, полководца Августова, в Зинциге – Sentiacum, имя Траяна в Трехтлингсгаузене – Trajani Castrum (лагерь Траяна), имя Друза в развалинах старой Бингенской крепости и в мосте чрез Наэ. Но всё это следы пришлого, чужого владычества, памятники не столько славы, сколько бесславия Рейна.

Другая жизнь зародилась здесь на трупе издыхающего Рима: жизнь могучая, роскошная, самобытная; жизнь под сенью креста и меча, в власянице отшельника и железной кольчуге рыцаря! Да! Рейн был электрической цепью, по которой христианство разлилось до севера Европы; на утесах Рейна воспитался первый цвет европейской гражданственной жизни, поэтическое рыцарство. Берега Рейна усеяны монастырями и церквами, башнями и замками. Блистательнейшие памятники готического зодчества, этой дивной кристаллизации дивного духа Средних веков, великолепнейшие соборы и неприступнейшие твердыни тянутся вдоль Рейна исполинским ожерельем: страсбургская колокольня и собор кельнский, Гейдельберг – Афины тевтонического искусства, и Кобленц – Термопилы германской стратегии.

Рейн был свидетелем самого блистательнейшего могущества католической иерархии: при его берегах существовали все три духовные курфюршества Германии. Рейн был средоточием самого неукротимого, самого бурного феодализма: на его берегах каждый замок был столицею непокорного барона, с остервенением грызшего цепь мнимой подчиненности, раздражавшей только его необузданное буйство.

Рейн был средоточием древней Священной империи, наивеличественнейшего из фантастических призраков Средних времен; на берегах его возвышалось царственное седалище, где избирали и низлагали цезарей; в окрестностях лежат Аахен и Франкфурт, где их помазывали и венчали во главу христианского мира!

Коротко сказать: вся великолепная поэма или лучше весь фантастический роман Средних веков изображен на берегах Рейна крупными, вековечными буквами! Конечно, эти буквы теперь обломаны, разметаны, обесчещены. Разрушительный гений Новых времен, ищущий обновления в уничтожении всего минувшего, устремил первые порывы своей ярости на Рейн и, как будто водимый тайным инстинктом, хотел, осквернив колыбель прошедшего, тем вернее укрепить себе настоящее и будущее. С Тридцатилетней войны до Французской революции Рейн подвергался беспрестанно ужасам войны, был сценою кровопролитнейших битв, раскаленных всем неистовством религиозного и политического фанатизма. Рыцарская запальчивость Густава Адольфа[120], хвастливое честолюбие Людовика XIV, железная воля Наполеона окружали Рейн заревом пожаров, прудили трупами и развалинами.

Теперь спокойствие воцарилось на берегах его, меж обломков минувшей жизни. Монастыри обращены в фабрики и фермы; замки валяются печальными руинами, поросшими мхом и диким кустарником, обращенными в гнезда птиц и логовища зверей. Но эти развалины не онемели, это запустение красноречиво: неумирающее предание приковано к ним веками, их не оторвет никакая сила. Каждый обломок, каждая руина говорит воспоминанию, крылит воображение: дела давно минувших дней восстают из-за них трогательными, очаровательными легендами… Не пренебрегайте этих легенд, не считайте их только игрушками мечтательности, шипучею пеною приятного, но бесплодного упоения…

Нет! В этих легендах кости минувшего, разметанные временем, облекаются живою плотью, кладбище истории закипает жизнью, празднует свое воскресение! Ты хочешь переселиться в древний классический мир, тлеющий