Здесь кончается детство Рейна: отсюда выбегает он уже взрослым юношей, исполненным силы и отваги. Сначала, несмотря на свою быстроту и рьяность, он дозволяет судам носиться по его хребту, но под Шафгаузеном, встречая на пути своем гряду скал, закипает всей своей яростью, грудью ломит преграду и, разорвав ее, свергается стремглав с уступа гор знаменитым в Европе водопадом. Отсюда до Базеля течение его есть цепь водопадов, не так высоких, как первый, но тем не менее грозных, свирепых; между тем к нему приливают соединенные волны Лиммата, Аара и Рейсса, родного брата его, свергающегося с того ж Сен-Готара. В этом периоде, он отделяет от Швейцарии великое герцогство Баденское.

С Базеля Рейн поворачивает крутым углом на север, с легким склонением к востоку, и течет в расширяющейся больше и больше долине, между хребтами Шварцвальда и Вожских гор. Здесь он делит Баден от Франции и Рейнской Баварии, потом прорезывает владения великого герцога Гессен-Дарм-штадтского; сила его увеличивается волнами Мура и Неккара. С Майнца, вскоре по соединении с Майном, он делает вдруг крутой поворот на запад и, чрез то открывая весь свой южный берег благодатным лучам полуденного солнца, образует прелестное Рейнгау, эдем Германии, родник рейнвейна.

У Бингена, при устье Наэ, он принимает опять направление на север, врезываясь в оплот гор, ставших снова поперек его пути, и среди этих гор пробирается фантастическими изгибами до Кобленца, где обогащается струями Мозели, приняв перед тем особую дань от Лана. Во всё это время он делит герцогство Нассау от великого герцогства Дармштадтского и Рейнской Пруссии.

С Кобленца, где оба его берега становятся прусскими, левая сторона значительно понижается, холмы ее нередко отступают от русла и каймят берег прелестными долинами, тогда как правая всё высится и наконец раскидывается перед Бонном исполинскою группою Семигорья. Здесь кончается героическое мужество Рейна. Отсюда начинается его величественный отдых, в широком просторе и однообразном спокойствии. В Нидерландах он становится старцем, разделяется на множество ветвей, образующих Голландскую дельту, этот Египет северной Европы, отдает часть струй своих уже другим рекам, Маасу и Исселю и, наконец, поглощаемый болотами, истощаемый каналами, теснимый плотинами, всё дряхлея и дряхлея, едва добирается сквозь пески жалкой канавой до Северного моря, где исчезает навеки. Прекрасная, полная, совершенно доконченная жизнь! Поучительнейшая страница из всеобщей биографии природы! Красноречи-вейший эпизод в великой поэме мироздания!

Во всех исчисленных периодах своего течения Рейн имеет большую или меньшую занимательность. Но живописнейшей частью его, по всем правам, считается пространство от Бингена до Бонна, которое назвал я периодом героического мужества дивной реки. Здесь в высшей степени ландшафтная картинность соединяется с поэзией воспоминаний. Обыкновенно, протягивают живописную часть Рейна от Кельна до Майнца: так, по крайней мере, составлены все его панорамы, которыми Германия и Англия снабжают любопытство путешественников[116].

Но я видел всё это пространство; я проехал Рейн два раза водой, и в третий прошел пешком по берегам его, и признаюсь, на мои глаза, в моих впечатлениях, Семигорье и Бингенский Яр (Бингерлох) остаются пределами его самой лучшей, самой оригинальной, самой поэтической части!

Рейн нельзя назвать широкою рекою; я не видал его ниже Кельна, и потому ничего не могу сказать, каков он при входе в Нидерланды, в последние минуты нераздельного бытия своего, но под Кельном он немного чем шире нашей Оки под Коломной; горы стесняют его еще уже. Главный отличительный характер физиономии Рейна (разумеется, я не имею права пускаться здесь в химические и другие ученые исследования, а выписывать их считаю ненужным) – главный, говорю, характер физиономии этой реки, как я видел ее простым глазом путешественника, состоит в удивительной быстрине и мутно-зеленом цвете волн, остатках горного происхождения. Это, впрочем, черты общие Рейну с Дунаем, по крайней мере в верхней части последнего, которую я видел; это черты всех больших рек, сливающихся с темя Альпов. Я говорю – больших; потому что реки меньшие, также быстрые, также мутные, имеют, однако, цвета разные, вероятно, от грунта, служащего ложем их потоку; они не столько зелены, сколько красны, иногда почти даже кровавы.

Таков Майн, который, вливаясь в Рейн, долго идет особой багряной струей, не поглощаясь густой зеленью последнего. С вершины Эренбрейтштейна соединение Мозели с Рейном представляет также занимательную борьбу цветов темно- бурого с зелено-сизым, долго оспаривающих владычество друг у друга. Разумеется, эта мутность должна отнимать у вод Рейна годность для питья, и жители берегов его, так же, как и берегов Дуная, осуждены б были на участь Тантала, если б соседние горы не кипели бесчисленными ключами. Другая невыгода для поэтов, которые не видят в струях его волшебного отражения небесной лазури с ее звездною, золотою битью.

Да! Надо признаться, небо не дрожит в Рейне, как в стихах любимого нашего поэта[117]. И я, увидев в первый раз Рейн в прелестную июльскую ночь, при полном сиянии месяца, напрасно искал в струях его отсвета этого фантастического светила, задушевного друга и поверенного самых сладких поэтических мечтаний. Впрочем, эта невыгода отчасти вознаграждается другим, особым эффектом. Струи Рейна, особенно когда спираются с обеих сторон горами, стелются сизой пеленой, на которой фантастически волнуются мрачные тени утесов, колышутся силуэты замков. Этот эффект особенно поразителен в узких изгибах Рейна между Кобленцом и Бингеном.

Но особенная, характеристическая прелесть Рейна, особенно в живописнейшей его части, состоит в очаровательной красоте окрестных ландшафтов и в могущественной поэзии воспоминаний, которыми усеяны эти ландшафты.

Течение Рейна, особенно между Бингеном и Кобленцем, состоит из беспрестанно ломающихся колен, которые делают из него цепь прелестнейших озер, кругом, по-видимому, спертых горами. Беспрестанно находитесь вы среди небольшого бассейна, на поверхности овального зеркала, оправленного в богатые рамы. И эти рамы отличаются удивительным разнообразием физиономии: то видите себя заключенными в грозной ограде диких, неприступных скал, страшно обнажающих свои голые, каменные ребра, на которых нет приюта для мха, нет ночлега для птицы; то находитесь среди амфитеатра прелестных холмов, покрытых сочною, роскошною зеленью, перевитых янтарем и пурпуром винограда, увенчанных купами стройных тополей, могучих дубов, густых орешин. Вот грозный оплот утесов расступился и зияет на вас мрачной пастью глубокой долины, хлещет бурным, шумящим потоком; здесь богатым ковром скатывается испещренный цветами луг до самой реки и расстилается вдоль отлогого берега узорчатою каймою; там высовывается из волн гряда суровых базальтов, о которые с ревом дробятся могучие струи, осыпая их седые головы крупным жемчугом брызгов; здесь блестящим изумрудом плавает прелестный островок,