того, что ты потеряла мой номер, – шутит он. – Прелести современных технологий.
Я смеюсь, зная, что у меня никогда не хватит смелости позвонить ему, если он не позвонит мне первым. Я уже собираюсь открыть рот, чтобы что-то сказать, как вдруг замечаю, что Бен напрягся. Его взгляд теперь устремлен не на меня, а на кого-то или что-то за моим плечом. Я поворачиваюсь и вижу Беатрису, стоящую в дверях и задумчиво взирающую на нас, вертя в длинных пальцах бокал с шампанским. Кэсс нигде не видно. Беатриса улыбается, но эта улыбка не отражается в ее глазах, и я понимаю, что она чем-то раздражена.
– Вот вы куда пропали, – говорит она. – А я-то думала, где ты?
Я не знаю, к кому она обращается – ко мне или к Бену.
– Я вышел выкурить пару сигарет, – невпопад отзывается Бен.
– Ох, Бен, ты такой испорченный мальчишка! – смеется она, хотя я не уверена, что ее это действительно забавляет.
Она выходит на террасу и встает рядом с братом, протягивая ладонь и демонстративно хлопая ресницами. Бен вздыхает и закатывает глаза в насмешливом раздражении, затем роется в кармане в поисках пачки сигарет, выщелкивает одну из них на ладонь и вкладывает между губ Беатрисы, после чего услужливо подносит ей огонька.
– Хотя мне не следовало бы, – говорит она словно бы в пространство, обнимая брата за талию, в то время как его рука обвивает ее плечи, и я завидую их близости.
Беатриса делает несколько глубоких затяжек.
– Пэм и Кэсс тоже где-то здесь, – сообщает она, поворачиваясь к Бену и избегая встречаться со мной взглядом.
Меня охватывает паника при мысли о том, что она меня игнорирует. С тех пор как она вышла в сад, она ни разу не взглянула в мою сторону. А вдруг она заподозрила, что я едва не поддалась соблазну поцеловать ее тогда, в музыкальной комнате, и больше не захочет со мной дружить, пожалеет, что попросила меня переехать к ней? Я не могу смириться с тем, что меня отвергнут сейчас – только не после всего случившегося! Я не хочу возвращаться к своей одинокой жизни, метаться по квартире, с ужасом ожидая заката, потому что тогда я останусь наедине со своими мыслями. Я хочу переехать к ней, стать частью ее жизни.
– Они прекрасно проводят время, – продолжает она, по-прежнему не глядя на меня, – хотя Пэм немного пьяна и флиртует с Монти. Она уверена, что сможет его завлечь.
Я смеюсь, как будто это самое забавное, что я слышала за всю свою жизнь. Беатриса поворачивается ко мне и озадаченно улыбается.
– Ты в порядке, Аби?
– Вообще-то не очень, у меня начинает болеть голова. – Мне срочно нужно сбежать с этой вечеринки, из этой ситуации. – Пожалуй, я поеду домой.
Ореховые глаза Бена наполняются беспокойством.
– Хочешь, я провожу тебя до дома?
– Я сама провожу ее. – Беатриса бросает на Бена предостерегающий взгляд и отстраняется от него. – Пойдем, Аби. Я вызову такси.
Она обнимает меня за плечи и уводит обратно в дом, прочь от сада и своего брата-близнеца.
Глава седьмая
Во вторую субботу июня я наконец-то переезжаю на новое место жительства. На небе пудрово-голубого цвета нет ни облачка. Когда мы проезжаем мимо теннисных кортов, я замечаю пару девочек-подростков, болтающих друг с другом возле сетчатого ограждения, – на них короткие юбки, открывающие загорелые стройные ноги, на плечах небрежно лежат ракетки – и ощущаю непривычное волнение при мысли о том, что это моя новая жизнь. Новая я. В кои-то веки я с оптимизмом смотрю в будущее, надеясь, что, возможно, у меня будет хоть какое-то подобие жизни – пусть и без Люси.
– Милый райончик, – замечает папа.
Он задним ходом паркует свою «Мазду» между двумя машинами справа от дома Беатрисы. Моего дома. Я выглядываю в окно и с досадой смотрю на маленький «Фиат» Бена. Папа выключает двигатель и указывает на дом номер девятнадцать:
– Это он? – Когда я киваю, он негромко одобрительно присвистывает. – Ты все сделала правильно. – Он ухмыляется. – И тебе даже не нужно платить за аренду.
– Я не уверена, что это правильно, – признаюсь я. – Мама сказала, что я должна настоять на оплате.
Папа пожимает плечами, потом, как обычно, отвечает, что мама, наверное, права, и вылезает на тротуар. Я беру с приборной панели свой мобильный телефон и вслед за ним обхожу машину сзади; он распахивает багажник, в котором сложены мои пожитки, упакованные во множество картонных коробок и черных пакетов. Папа поворачивается ко мне, и от обеспокоенного взгляда его аквамариново-зеленых глаз у меня замирает сердце.
– Ты уверена в этом, солнышко? Ты всегда можешь переехать к нам, если не хочешь жить одна. Твоя мама не была рада тому, что ты поселилась в той квартире в одиночестве, а после всего… – Он откашливается, но когда заговаривает снова, голос его звучит еще более хрипло. – Как бы то ни было, ты не очень-то много знаешь об этих людях, правда?
От его заботливости у меня в горле встает комок. Посторонний человек не смог бы увидеть этот груз на его плечах – его скорбь, но я-то вижу. Он носит ее, как тяжелый плащ, который отказывается снимать, и постоянно сгибается под ее тяжестью. Это заметно по седине в темных бровях, по впалости некогда округлых щек, по новым морщинам, прочертившим бледную кожу, и я думаю: «Это все из-за меня». Для мужчины он достаточно высокого роста – около шести футов двух дюймов, – однако в последний год выглядит каким-то съежившимся, усохшим, постаревшим.
– Я хочу переехать сюда, папа, – возражаю я. «Если бы он только знал, насколько сильно!» – Беатриса стала мне подругой, она меня понимает.
Папа открывает рот, чтобы ответить, но его прерывают крики: Беатриса и Кэсс выскакивают из дома и направляются к нам, а Пэм бежит за ними, добродушно ухмыляясь.
После вечеринки у Монти я видела Би всего несколько раз: на ярмарке винтажных вещей пару недель назад, где она купила два дорогих чайных платья, в модном баре в центре Бата как-то вечером, а в прошлую субботу она попросила меня сопровождать ее на выставку одного из ее любимых художников в музее Холберн. После этого мы встретились с Пэм и Кэсс, чтобы выпить послеобеденный чай в кафе внизу. День прошел вполне приятно, я наслаждалась обществом девушек, несмотря на то что Пэм монополизировала меня, рассказывая о своем прошлом, о жизни с художником-нудистом, и я пыталась сосредоточиться на ее словах, но это было трудно: