– Это кто? – поинтересовался Такэо, на что господин Накано, чуть подумав, ответил:

– Художник такой, стекольщик. У него все узоры такие, будто к стеклу что-то прилипло – то стрекоза какая-нибудь, то гриб.

– Гадость-то какая.

– Ну, на вкус и цвет, как говорится…

– Вы просто неспособны понять красоту этой вазы, – заявила Масаё и снова сфотографировала вазу, на сей раз по диагонали сверху.

Коротко щелкнул затвор фотоаппарата.

– И все-таки, не нравятся мне эти ваши цифровые камеры, – пробурчал господин Накано. – Надо, чтобы звук какой-нибудь был, голос камеры, что ли… А то непонятно ничего.

– А разве у камер есть голос? – озадаченно склонил голову набок Такэо.

Шеф поднялся с места и отправился на задний двор.

– Ох уж мне этот Харуо с его консерватизмом, – посетовала Масаё, аккуратно отодвинув вазу и располагая у стены статуэтку какого-то непонятного животного. – Кажется, это собака, – определила женщина, подбирая ракурс для съемки.

– А мне кажется, что это заяц, – выдвинула свою версию я.

– По-моему, вообще медведь, – сказал Такэо.

За стеной послышался рев двигателя грузовика. Рев этот, правда, почти сразу утих – мотор никак не желал запускаться.

– Может, аккумулятор сел? – предположил Такэо, направляясь к машине.

Масаё же продолжала съемку, постоянно щелкая затвором камеры, но эти короткие звуки растворялись в шуме работающего вхолостую мотора. К тому же для съемки требовалось совсем короткое нажатие, так что я никак не могла уловить, когда именно палец женщины касался кнопки. Останавливаясь на миг, чтобы сделать очередной кадр, она тут же начинала снова двигаться, неуловимая, как тень, поэтому я даже не могла предположить, куда нужно смотреть.

Я медленно перевела взгляд обратно на записную книжку и внимательно посмотрела на голубую надпись «точильный камень». За стеной, не знаю уж, в который раз, раздался звук запускаемого двигателя.

– Что думаешь? – спросил господин Накано.

Зал только что покинули три женщины средних лет. Они были ровесницами шефа или немного младше и выглядели так, словно приехали в наш город на отдых.

Недавно Масаё заметила, что с тех пор, как власти обновили здание станции, состав клиентов в нашем магазине несколько поменялся.

– Одна из клиенток – настоящая красавица.

Две из трех покупательниц были увешаны серьгами и кольцами и носили футболки с кружевами и котиками, настолько странные, что я даже удивилась – и где только они такие купили!.. Третья же была одета в простой свитер бежевого цвета, небрежно наброшенный поверх узких брюк, а из украшений на ней были лишь поблескивающие золотом, дорогие на вид наручные часы.

– А часики-то дорогущие, между прочим. Похоже, антикварные.

«Мы здесь торгуем подержанными вещами, а не антиквариатом, понимаешь?» – вспомнила я слова господина Накано, сказанные им в самом начале моей работы, и тихо хихикнула.

– Жаль, что эти трое так ничего и не купили.

Женщина с дорогими часами взяла в руки пресс-папье в виде черепашки и долго его рассматривала. Затем она аккуратно вернула черепашку на место и переключилась на мисочку из керамики имари, которая попала в наш магазин из дома какого-то знакомого Масаё. Две ее спутницы, увешанные украшениями с ног до головы, обсуждали и порой критиковали меню заведения, в котором, по всей видимости, недавно отобедали. [15]

– Написано «трюфели», а там такие мелкие крупинки – я уж подумала, что просто пыль попала!

– Да и сорбет с личи ничуть не лучше – от личи там запах один. Ароматизатор вполне можно купить, например, в Гонконге.

– Ну, слушай, если уж они до самого Гонконга добрались…

– Само собой, в Японии такой тоже продается.

Женщины рассматривали и обнюхивали тканевую сумку, окрашенную Масаё с помощью природных красителей, одновременно продолжая свою незатейливую беседу.

– Я думала, что она все-таки купит мисочку, – сказала я, и господин Накано согласно кивнул.

– Ну так что думаешь? Насчет того самого… когда заходишь в «отель любви».

– Что? – удивилась я. Умеет же он быть непредсказуемым… – «То самое» – это какое?

– Да говорю же – что там женщина говорит в такой ситуации? Что-нибудь вроде «А ты всегда знаешь, когда зайти в отель!» или типа того?

– Что? – переспросила я. – Какая женщина? Та, с золотыми часами?

– А она-то тут при чем? – Шеф посмотрел на меня, сдвинув брови. Правда, мне и самой хотелось так сделать.

Впрочем, мужчина почти сразу перестал хмуриться и рассеянно поделился, что ему хотелось бы, чтобы та дама с дорогими часами что-нибудь такое ему сказала.

– А что, плохо, если мужчина точно знает, когда заходить в «отель любви»?

– Так никакой романтики же!

«Романтика», значит… Я невольно хихикнула, а господин Накано продолжил с самым серьезным видом:

– Ты же знаешь – в больших городах «отели любви» всегда выходят на людные улицы. В городах поменьше с этим проще: можно заглянуть в придорожный отель на машине и не беспокоиться о лишних свидетелях – мало ли, кто там у дороги останавливается. А вот в крупном городе от чужих глаз никуда не денешься, особенно днем, – пояснил мужчина.

Рассеянно слушая объяснения шефа, я поймала себя на мысли, что наконец привыкла к его манере речи, поначалу казавшейся весьма специфичной, и тихо вздохнула. Господин Накано продолжал говорить, не обращая ни малейшего внимания на мой вздох:

– Приходится сначала оглянуться по сторонам, а потом незаметно войти, – сказал он, пристально посмотрев на меня. Лицо его было совершенно серьезным. – И вот как-то раз за дверью оказался небольшой порожек. Ну, моя спутница и споткнулась.

– А вы не споткнулись? – спросила я, на что мужчина кивнул:

– По мне, может, и не скажешь, но у меня вообще-то хорошая реакция.

– Получается, вашей подруге реакции не хватило?

– Ага, – подтвердил шеф. – Ну, в общем, пришли мы в номер, сделали свои дела, она сказала, что ей все понравилось, – а сама, представь себе, начала меня ругать!

Слушая отрывистую речь господина Накано, я вспомнила Масаки – мальчика, с которым в начальной школе три года проучилась в одном классе. Масаки с детства имел залысины, обладал низким ростом, имея при этом большой размер ноги, и плохо играл в «вышибалы» – настолько плохо, что обычно выбывал первым. Правда, я и сама, как правило, вылетала следующей или чуть позже, так что мы частенько рассеянно стояли рядом за пределами площадки.

Мы почти не общались, но однажды Масаки вдруг сказал мне:

– Знаешь, у меня есть… кости.

К тому моменту большинство игроков уже выбыло – на поле осталась пара самых стойких ребят. Мы с Масаки отошли к турникам и наблюдали за летавшим туда-сюда мячом.

– У меня есть… кости. Кости брата, – произнес мальчик.

– Ты о чем? – не поняла я, на что одноклассник ответил:

– Он…