Он слушал, не перебивая, только чуть сжал пальцы и снова отпустил.

— Спасибо, что честно, — произнес наконец. — Больно, но понятно.

Я кивнула.

— Прости.

— Не за что, — сказал он. — Не вышло — это тоже форма выхода.

Мы постояли напротив, в неловкой тишине, где даже слова боялись шуметь. И вдруг стало ясно: мы оба выросли за этот короткий роман. Не в любовь, а в ясность.

Он проводил меня до лифта, не касаясь, не удерживая взглядом. Просто стоял, пока двери не закрылись. Я видела его отражение в зеркале кабины, все спокойно.

И подумала: вот так, наверное, и выглядит финал взрослых отношений, без сцен, без громких фраз. Просто две честности, встретившиеся посреди вечера. Мелодрама без музыки. Но с уважением.

* * *

По дороге домой я зашла в цветочный киоск и купила букет, не себе, а кухне. Пусть тоже вспомнит, что такое жизнь. Иногда мебель нуждается в празднике больше, чем люди.

Когда открыла дверь, квартира встретила тишиной, в которой даже свет звучал осторожно. Всё на своих местах и никого. На столе лежала записка. Его почерк уверенный, без сомнений:

«Попробую наладить с Лерой. Она в Екатеринбурге. Поеду к ней. Не исчезаю. Просто должен попытаться».

Я перечитала дважды. Потом поставила цветы в вазу, медленно, будто этим могла заполнить пустоту. Вода зашумела в стекле, и это был единственный звук, который не лгал.

Села за стол. Стол, стул, я, простая геометрия одиночества. Тишина не давила, она просто была. Как вежливость после разрыва.

— Правильно, — сказала я вслух. — Каждый должен попробовать своё «да».

Пауза. Я усмехнулась.

— Иначе так и будем годами играть в крокодила, пытаясь угадать не жест, а совесть.

Кухня молчала, но, кажется, понимала. У кухни есть цветы в вазе, у меня никого.

* * *

Телефон дрогнул, аудио от Веры. Я включила. Ее голос звучал, как теплый компресс после нервного дня:

— Любовь — не музей, Вика. Экспонаты можно трогать. Но если не хочется, не трогай. И не извиняйся за это. Ты никому ничего не должна. Даже прошлому.

Я улыбнулась, глядя на экран, где бежала звуковая волна, её уверенность в звуке. Набрала ответ: «Сегодня я выбрала не человека. Я выбрала себя. Надеюсь, это не прозвучит как эгоизм».

Ответ пришел почти сразу, смайлик и короткое:

«Прозвучит как нормальная женщина. Растешь».

Я поставила чайник, достала из холодильника всё, что не успело испортиться, и соорудила салат. Без рецепта, но с философией выживания. Заварила чай, открыла заметки.

Запись № 195. Количество мужчин меняется непредсказуемо.

Я перечитала, кивнула и выключила свет. В квартире стало тихо и спокойно. Как будто внутри тоже кто-то наконец перестал спорить. Но все осталось непредсказуемо? Или предсказуемо? Непонятно.

Глава 19. Объяснение пустое

Квартира дышала эхо, не просто звуком, а воспоминаниями. Лера уехала, Кирилл уехал, а счёт за аренду остался, как собака, которая верна только долгам. Раньше я собирала деньги «с миру по нитке»: от Леры вовремя, от Кирилла после напоминаний, и всегда с фразой «я потом». Теперь это «потом» наступило, и платить предстояло только мне.

На карте хватало, технически. Но морально я жила в музее временных экспонатов Каждая кружка, каждая тень от рамки на стене напоминала, что всё это когда-то было “на троих”. Теперь всё “на одну”, и от этого даже чайник свистел как-то одиноко.

Я включила ноутбук. Серый экран отразил меня, немного бледную, немного сильную, как плохое фото на паспорт новой жизни. Открыла сайт объявлений и стала писать:

«Сдам комнату. Девушка. Без парней, без зверинца, с чувством меры и тапочками. Ятерпимая, но не всесильная. Кухняобщая, совесть тоже». Нажала «опубликовать» и засмеялась. Мой текст звучал так, будто я искала не соседку, а моральную поддержку с базовыми навыками выживания.

Но где-то глубже под шуткойбыло другое чувство. Не тревога, а усталость от постоянных «мы». Я вдруг поняла, что привыкла жить как переводчик чужих голосов. Лера «давай покрасим стены», Кирилл «оставь как есть». Я всегда посредине, человек-запятая, который разделяет, но не принадлежит.

Теперь в квартире звуки стали громче. Скрип двери, как обвинение. Шорох штор, как напоминание, что воздух тоже ушёл вместе с ними. Я прошлась босиком по коридору.

Пол холодный, словно квартира ещё не решила, принимает ли она нового жильца, или всё это репетиция тишины.

Открыла холодильник. На верхней полке сиротливый лимон и баночка варенья, которую Лера забыла или специально оставила, чтобы я не казалась себе окончательно покинутой. Внизу бутылка молока с вчерашней датой, но всё ещё терпимо, как я сама.

Я вернулась к ноутбуку. Курсор мигал, словно подбадривал: «Ну? Что дальше?» Я добавила в объявление строку: «Порядочной девушке скидка за адекватность».

Сохранить. Опубликовать.

И подумала, что одиночество — это тоже работа. Его нужно организовать, структурировать, вовремя оплачивать и иногда сдавать в аренду, чтобы не сойти с ума.

Я встала, подошла к окну. На улице июнь, город жил на полную громкость. Снизу доносился лай, смех, кто-то выгуливал собаку и себя. А я стояла на подоконнике с кружкой чая и впервые за долгое время чувствовала в этой тишине есть что-то живое.

Может, свобода? Скорее, просто эхо, которое наконец перестало звучать чужими голосами.

* * *

Нашла коробку и пошла по квартире в рейд мародера. Тихо, как будто могла потревожить духов недавнего прошлого. Сначала — Лерино.

Заколка-«бабочка» блестит, будто всё ещё ждёт, когда её наденут на светлые волосы и выбегут на работу с фразой: «Я опоздала, но красивая».

Фотография с Кириллом оба смеются, как люди, которые еще не успели поссориться. На заднем плане солнце, которого в Питере не бывает так часто, чтобы его не считать чудом.

Магнит-черепаха на холодильнике с надписью «Пхукет, 2019». Теперь черепаха одна, и вроде бы ползёт вперёд, но в сторону прошлого.

Дальше Кириллово.

Тюбик пасты в стакане, почти пустой, но выдавленный с такой тщательностью, будто борьба за каждую каплю — это борьба за контроль.

Флакон туалетной воды на полке, пахнет им. Пахнет вечером, когда он еще не знал, что всё закончится.

И книга «Сто лет одиночества». Закладка на шестой странице. Шестой! Как будто кто-то попытался понять мир, но передумал после первой главы. Я усмехнулась, «впечатлительная попытка». И всё равно аккуратно поставила книгу в коробку,