Я перечитала трижды.

Ответила: «Конечно. Адрес такой-то».

Поставила смайлик, редкий символ надежды, что сегодня кто-то всё-таки придёт.

* * *

Марина оказалась из тех, кто входит и сразу видит, где ставить чашки, уверенно, но без лишнего шума. Светлые волосы, короткая стрижка, быстрые руки, глаза с выражением человека, который уже выжил в собственной буре.

— Мы знакомы? — спросила она, прищурившись. — Вы ведь были на свадьбе, где я упала во время первого танца.

— Простите, — смутилась я, — такого в моей карьере было… много.

— Я та, у которой восемьдесят приглашений и тётя с борщом в боксе для подарков, — подсказала она.

— А! — вспомнила я. — И как вы? Уже не невеста?

— Уже и не жена, — спокойно ответила она. — Муж хотел, чтобы я была как его мама. Но у меня, знаете, другая квалификация.

Она прошлась по квартире, оценивая всё взглядом хозяйки: кухня, ванна, окно, будто сверяла план побега.

— Нравится, — сказала. — Я тихая, работаю много. Вещей — две сумки и швабра характера.

— Швабра — в актив, — кивнула я. — Съезжайся.

Через час у нас появилось ещё два полотенца, маленький чайник и коробка с надписью «Марина / книги / оставить». Я стояла у двери и смотрела, как пустота медленно отступает, сдавая позиции под шум чужих шагов.

«Сто лет одиночества — это миф, — подумала я. — Иногда оно заканчивается за час тридцать и одну новую соседку».

* * *

— В честь заселения — в бар? — предложила я, глядя на её коробку с надписью «книги / оставить».

— В честь развода — вино, — поправила Марина и улыбнулась так спокойно, будто эта глава уже закрыта не болью, а здравым смыслом.

Мы оказались в ближайшей «тихой точке», бар без претензий, музыка без амбиций, публика без планов на трагедию. Заказали по бокалу вина, уселись у окна.

— У меня, — начала я, — было три мужчины в очереди: юрист со стабильностью, коллега с внутренним ураганом и менеджер, который сразу предложил план «дети, ипотека, шкаф под счастье».

Марина хмыкнула.

— А у меня был один, зато со всеми тремя ролями внутри. И мама в комплекте, которая знала, как правильно. На второй день брака он сказал, что мы не так застелили кровать. На третий, что мы не те.

— Классика, — сказала я. — Брак как чек-лист: «Пункт первый — одеяло квадратное, пункт второй — чувства круглые».

— И пункт третий — «улыбаться на фото, пока не разведетесь», — добавила она.

Мы рассмеялись. Смеялись долго, от души, как люди, которым наконец можно. К нам подходили парни — приличные, уверенные, с тем типом энтузиазма, что пахнет дезодорантом и самодовольством. Мы улыбались, но не отвечали.

Сегодня был вечер без мужских ролей. Без «должна», «нужно», «а как же». Только две женщины, которые устали быть чьими-то историями и решили хотя бы на час стать своими. Мы допили вино, глядя на отражения в витрине, два лица, похожие на послевкусие свободы. И я подумала: «Кажется, впервые за долгое время я пью не от тоски, а за баланс».

* * *

Мы вернулись поздно. Марина укладывала свои две сумки с такой сосредоточенной аккуратностью, будто знала: чем меньше вещей, тем легче дышать. В ее движениях было что-то освобождающее, как у человека, который наконец сбросил чужое ожидание с плеч. Я налила воды, прислонилась к дверному косяку, наблюдая.

— Тебе страшно? — спросила я тихо, не про ночь, а про всё сразу.

— Уже нет, — ответила она. — Я обнаружила, что тишина — не враг. Она просто громкая. Её надо выслушать до конца.

Я кивнула, чувствуя, как эти слова ложатся на сердце точнее любой психологической мантры.

— У меня тоже, — призналась я. — Сегодня я поняла, что вечных вещей нет. Ни одиночества, ни брака. Всё движется. Просто иногда мы пытаемся это остановить, как лифт на своем этаже, а жизнь уже едет дальше.

Марина улыбнулась.

— Главное — не пытаться удержать тех, кто выходит, — сказала она. — А дверь за собой закрывать мягко.

Мы пожелали друг другу спокойной ночи, коротко, но с тем спокойствием, которое звучит честнее, чем любое «держись». Как люди, которые устали от спектаклей и теперь репетируют реальность.

В своей комнате я включила настольную лампу, открыла заметки. Пальцы сами нашли ритм, как будто знали, что нужно написать:

Запись № 196.

Одиночество и брак, две крайности одного коридора. В первом ты слышишь себя слишком громко, во втором слишком тихо. Золотая середина — это когда открываешь дверь не из страха и не из вежливости, а потому что за ней ты.

Глава 20. Правка будущего

Кухня работала как штаб мирного времени. Мы с Мариной сидели напротив друг друга, как два офицера на совещании по быту: кто берёт утро, кто вечер, кто моет посуду, кто выносит мусор, и что делать, если кто-то из нас внезапно влюбится и выпадет из графика, оставив на столе тарелку и драму.

Жить вдвоем оказалось проще, чем я ожидала. Марина была из тех людей, которые приносят порядок, естественно, как воздух, который сам знает, куда ему лечь. Без фанатизма, без чек-листов. Просто идёт и пространство вокруг делается менее тревожным, как будто она разлаживает не вещи, а меня.

Я устроила её в «Софию», временно, конечно: касса, выкладка, клиенты, мелкая магия книжного спокойствия. Вера одобрила без условий, что для неё равнялось благословению архангела в велосипедках. Она только махнула рукой: мол, правильно, пусть девочка встанет на ноги и на стабильный график.

— Спасибо, — сказала Марина утром, осторожно, будто благодарность может пугать.

— Не благодарите трудовой рынок, — ответила я. — Благодарите Веру. Она любит, когда вокруг нее женщины живут лучше, чем мужчины хотя бы попытались бы.

Марина рассмеялась — тихо, как будто боялась спугнуть удачу. А я подумала: может, жить вместе — это и правда не трагедия, а что-то вроде совместного дежурства по собственной жизни.

* * *

За чаем мы обсуждали Веру. Это стало нашим вечерним ритуалом: у кого-то есть спорт, у кого-то медитация, а у нас разбор феномена женщины, для которой возраст не число, а должность, причем руководящая. Марина укуталась в плед, я заваривала что-то с бергамотом, и мы начинали вечернюю «Вероведческую минутку».

— Ты знаешь, — сказала я, крутя ложку в кружке, — Вера трижды объясняла мне, почему магазин называется «София». И все три раза разными способами.

Марина подняла