заповедник. Тут самая первая столица донского казачества была, и никаких нам немцев здесь больше не нужно. Мы уже повидали их здесь. – Обращаясь к переводчице, она требует: – Переведи, что они у меня мужа убили, и мы еще ничего не забыли. Этот немец, должно быть, тоже воевал. Ну-ка спроси у него, где он воевал.
Переводчица обращается к Генриху Карловичу, и тот с готовностью отвечает:
– Таганрог, Ростов, Сталинград.
Переводчица продолжает:
– Но теперь, он говорит, мы никогда не будем воевать. Никто уже не сможет нас заставить. Скажи этой казачке, чтобы она больше не боялась.
– Мне больше нечего бояться, – говорит Клавдия Петровна. – Никого у меня больше не осталось, и ничего мне больше не нужно. Один только этот остров остался. Прощай, фриц. Уезжай и не возвращайся больше сюда. Мы все хорошо помним.
Переводчица передает ее слова немцу. Тот прикладывает руку к груди:
– Я понимаю. Мы перед ней виноваты. До свиданья.
– Нет, прощайте, – непреклонно повторяет Клавдия, поворачиваясь и удаляясь вглубь острова.
Собака серой тенью неотступно следует за ней. Сопровождающему немца старому цыгану Даниле ничего иного не остается, как развести руками, превращая все в шутку:
– Вот какие у нас казачки.
– О да, – говорит немец. – Казаки и казачки. Это очень смелые люди. Я хорошо помню. Я уже был на Дону.
Белый катер с надписью «Дружба народов» отчаливает от острова и начинает огибать его по рукаву. Старый цыган Данила продолжает пояснять гостю, указывая широким жестом на правобережные придонские склоны:
– Во всех энциклопедиях эти места называют донской Шампанью. Местные вина, как и лошади, славятся на весь мир…
Большая заграничная машина, посигналив, хочет обогнать старенький, еще военных времен, «виллис» в степи. Но шофер «виллиса» не уступает ей дорогу и в конце концов почти становится поперек, преграждая путь. Капитан Ваня Пухляков, выскакивая из машины, требует у водителя:
– Ваш пропуск.
Из машины появляется старый цыган Данила, с удивлением спрашивая:
– Какой еще пропуск? – Всматриваясь в лицо Вани, он продолжает: – Я, кажется, вас где-то видел, товарищ капитан?
– Может быть. Но это к делу не имеет никакого отношения. Здесь без пропуска ездить нельзя.
Старый цыган Данила продолжает удивляться:
– С каких это пор здесь запретная зона? Наши немецкие гости попросили показать им табунную степь. – И вдруг он обращает внимание на водителя «виллиса», который, ссутулившись за рулем, не оборачивается к нему лицом. – Это ты, Даня? Теперь я вспомнил, товарищ капитан, где я вас видел. Вот это встреча! Ты, Даня, как я понимаю, теперь тоже охраняешь табунную степь? От кого?
– От конокрадов, дедушка Данила, – угрюмо отвечает Даня.
– Но это к делу не относится, – настаивает капитан Ваня Пухляков. – Я вас не могу пропустить.
Оглядываясь на машину, из которой сквозь ветровое стекло виднеется голова его спутника, немца Генриха Карловича, старый цыган Данила миролюбиво уговаривает Ваню:
– Вы мне еще тогда на свадьбе понравились, товарищ капитан. Настоящего русского офицера сразу видно. А мой внучатый племянник Данька по сравнению с вами оказался совсем никудышным женихом. Татьяна не зря отказалась от него.
Его внучатый племянник решительно протестует:
– Она от меня не отказывалась, дедушка Данила.
Капитан Пухляков подтверждает:
– Не отказывалась. Свадьба будет продолжена.
– Я вижу, вы тут заодно, – сухо говорит Данила. – Конечно, служба есть служба, но и вы мне должны предъявить приказ, по которому табунную степь превратили в запретную зону.
Ваня Пухляков берет под козырек:
– Вернитесь в поселок конезавода и прочитайте на доске приказ.
Старый цыган Данила, возвращаясь в свою дорогую, сверкающую никелем машину, объясняет своему спутнику Генриху Карловичу:
– Он говорит, что карантин. Появился ящур в этих местах. Мы здесь еще побываем, Генрих Карлович. А сейчас я вас отвезу в аэропорт.
Развернувшись, «тойота» удаляется по дороге от «виллиса». Начальник военизированной охраны Пухляков со своим водителем продолжают объезд табунной степи в полном молчании. И вдруг водитель спрашивает у него:
– Ты, капитан, не из цыган?
– Ну допустим, – отвечает Ваня Пухляков.
– А цыганские обычаи знаешь?
– Смотря какие обычаи, – уклончиво отвечает Ваня.
Его водитель оборачивается и достает с заднего сиденья два больших цыганских кнута.
– Когда невеста не знает, какого ей выбрать жениха, они сами выбирают ее между собой. Ты когда-нибудь держал в руках кнут?
– Пожалуй, сперва мне придется поучиться, – говорит Ваня Пухляков.
– Здесь есть одна балка, можно будет заехать – и никто нас не увидит. Сперва я тебе покажу, порепетирую с тобой, а потом мы на равных решим.
– А может быть, пусть она сама решает?
– Нет, это мы между собой должны. По обычаю. По обычаю, до трех раз надо. Согласен, капитан?
– Конечно, надо было у нее спросить, но раз такой обычай у цыган, то приходится ему подчиниться. Тем более я слышал, будто у меня одна бабушка цыганка была, а другая русская. Выходит, надо мне и русские и цыганские обычаи выполнять. Где эта балка, Даниил? Давай сразу же и начнем. Я когда-нибудь за уроки заплачу тебе.
Повеселев, Даня отвечает:
– Пусть мне за уроки заплатит кто-нибудь другой.
Лето в разгаре. Новый директор конезавода Татьяна Шаламова объезжает табуны, которые уже пасутся на сочно-зеленом приволье. Стоят казачьи курганы в степи. Изнывают от духоты и лошади, и люди. Из машины, в которой она сама сидит за рулем, Татьяна Шаламова пересаживается в седло лошади. Полуобъезженная лошадь хочет сбросить ее, но рука у Татьяны не по-женски крепкая, и она укрощает взыгравшегося жеребца. В табуне, где старшим табунщиком Шелухин, она отчитывает его, осмотрев копыта у лошадей. Шелухин пробует возразить ей, но новый директор конезавода решительно заявляет:
– То, что вы служили в коннице, вдвойне стыдно. Приедет закупочная комиссия, а у вас весь табун как без ног. – И тут же она набрасывается на подъехавшего на мотоцикле ветеринара: – Вас, Харитон Харитонович, я в приказе на доске вывешу с вычетом месячного оклада. Во второй раз придется расстаться.
И, вскочив на лошадь, она едет дальше по табунной степи от табуна к табуну. Зной, духота. На этот раз старший табунщик Ожогин польщен, что новый директор конезавода хвалит его за порядок:
– Вижу, и хвосты подстрижены, и креолином правильно пользуетесь.
Старший табунщик Ожогин приглашает нового директора в вагончик:
– Только что сварил кондер. Не знаю, как вы, а я без кондера скучаю.
Татьяна Шаламова с удовольствием угощается кондером, вскакивает на лошадь и опять едет по степи. Далеко по горизонту движутся силуэты табунов. Цветет травами табунная степь. Старшего табунщика Егора Романова она застает за приготовлением к купанию табуна.
– И приблудную кобылу погонишь купать? – насмешливо спрашивает новый директор.
– Никакой