силы и энергия были неиссякаемы, и, кроме того, он был свободен — так, как мало кто бывал свободен когда-либо в прошлом, не говоря уж о будущем. Перед ним лежала огромная страна, богатая полезными ископаемыми и плодороднейшими прериями, пересеченная великими реками, обильная девственными лесами. Она сама шла ему в руки. Он мог выбирать. Где бы он ни пристал, он мог застолбить участок земли, по площади больше, чем иное королевство. День за днем ехал он, неделю за неделей, месяц за месяцем, через Неваду и Юту, где у огромного озера Солт-Лейк обосновались мормоны; затем через необозримую плодородную равнину Небраски, через богатые травами прерии Айовы и Индианы и дальше на восток. Это было спокойное чудесное путешествие. Индейцы его не тревожили. Он видел бизонов, многотысячными стадами проходивших по прериям, и стаи диких голубей, застилавшие небо. Иногда он встречал караваны фургонов, движущихся на Дальний Запад. Люди, ехавшие в них, только плечами пожимали, видя, что он возвращается из земли обетованной. Он покрыл три тысячи миль и ни разу не почувствовал соблазна остановиться, пока не достиг одного уголка в Айове, прельстившего его своими невысокими, поросшими лесом горами и реками. Здесь он задержался на три дня, поездил во все концы по индейским тропам и по руслам пересохших речек, но в конце концов решил, что это не совсем то, что он ищет, и поехал дальше через равнины южной части Индианы и Иллинойса и, наконец, как-то в конце октября под вечер добрался до Города, расположенного посреди улыбающихся плодородных земель, уже очищенных от леса, — там, где раньше дуб и клен стояли так густо, что летом солнечные лучи не могли пробиться сквозь их листву, расстилались поля, уставленные копнами сжатой кукурузы. У него оставалось еще несколько долларов, и один из них он потратил на ужин и постель в гостинице, называвшейся «Пансион Уэйлера». Гостиница находилась в кирпичном здании вблизи небольшой, обсаженной деревьями площади, где стояли весы для сена; владелец — дородный пожилой человек — говорил со швейцарским акцентом. Ужин был превосходный и постель мягкая и достаточно большая, чтобы вытянуться в ней во весь свой богатырский рост.
Проснувшись поутру, он уже знал, что приехал домой. Вот земля, которую он искал, здесь он и останется.
Выглянув из окна спальни, он увидел небольшую площадь, решительно ничем не отличающуюся от площадей во всех мелких городках Новой Англии. В центре ее был сохранен клочок девственного леса: буки, дубы и клены мирно уживались здесь вместе, подстриженные и подровненные, приведенные в порядок, столь любезный душе Джеми. Вдоль всей огибавшей площадь улицы выстроились магазины и жилые дома, сооруженные из самых разнообразных материалов, но носившие общий отпечаток достатка и опрятности. В одном конце находилось кирпичное с внушительным белым порталом здание суда; с другой — методистская церковь, тоже кирпичная, невысокая, строгих пропорций и безо всяких выкрутасов, больше похожая на молельный дом в каком-нибудь городке Новой Англии, чем на храм, где поклоняются богу члены чрезвычайно эмоциональной секты. Между судом и церковью разместились ряды дощатых домов с эркерами на втором этаже, откуда занятые штопкой и починкой хозяйки могли наблюдать за происходящим на площади; были там и кирпичные дома — низенькие, скромные, не лезущие на глаза, с низенькими, дочиста отмытыми ступеньками белого камня — точь-в-точь как в Пенсильвании, на родине Джеми, и даже два бревенчатых дома — один частично обшитый досками, — сохранившиеся еще с тех времен, когда Город был всего лишь поселком. От поселения, где гуляли морозной лунной ночью Полковник и иезуит, не осталось ничего, кроме деревьев. Но вот о человеке, тогда же прибывшем, Сайласе Бентэме — коробейнике, осталось немало свидетельств. На противоположной от «Пансиона Уэйлера» стороне площади нижние этажи трех стоящих рядом домов были соединены вместе, образуя большой магазин. Фасад его был окрашен в красный цвет, и золотые буквы наверху гласили: «ГОСТИНЫЙ ДВОР БЕНТЭМА. Предметы домашнего обихода. Скобяные товары и прочие изделия». Джеми, смотревшему из окна «Пансиона Уэйлера», эта вывеска показалась единственной вносящей диссонанс нотой. Что-то в ней было не то.
Только что пробило семь часов, а на небольшой площади уже шевелились люди, и, глядя на них, столь непохожих на необузданных людей, которых он привык видеть в Сакраменто и Сан-Франциско, Джеми испытывал чувство умиротворения. Румяные, дородные и благополучные. Какой-то фермер привез воз сена к весам у здания суда, и Джеми отметил, что сено свежее и зеленое, а лошади гладкие и сытые.
Съев обильный завтрак, который подала ему в буфете пансиона миссис Уэйлер, поминутно справлявшаяся, всем ли он доволен, Джеми отправился обозревать Город.
Город, раскинувшийся по холмам и пологим долинам, был компактен и опрятен. Ему было еще только сорок лет, но вид он имел вполне обжитой. Такой вид придавали ему дома, построенные выходцами из Новой Англии, дома добротные и скромные, стоящие в глубине садов, где росла сирень, жасмин и ореховые кусты. Вязы и клены, которыми были обсажены главные улицы, уже образовали над проезжей частью своды. Желтые, красные и багряные листья устилали канавы и дощатые тротуары. Встречные производили впечатление людей благоразумных, довольных, преуспевающих и аккуратных, как и пристало выглядеть гражданам благопристойного общества. На Элм-стрит он обнаружил церковь, совсем новую, красивую и несоразмерно большую по отношению к прочим городским строениям. Она стояла на лужайке в глубине тенистого сада; от паперти вниз, к тротуару, вела широкая, в два пролета, каменная лестница. Церковь была из красного кирпича с готическими окнами и со шпилем — такого высокого Джеми еще никогда не видел. Выстроили церковь новоанглийцы-конгрегационалисты. Она была явно построена с расчетом на будущее, потому что, как бы ни разросся со временем Город, бо́льшей церкви ему все равно не могло понадобиться. Словно построившие его люди говорили: «Это Западная Резервация, она как принадлежала нам, первым пришельцам в эту страну, так и впредь будет принадлежать».
Вернувшись на Мэйн-стрит, которая сбегала по склону пологой горки к болотам, он наткнулся еще на одно строение, столь же неожиданное, как и церковь. Оно стояло на одном из невысоких холмов, подымавшихся прямо из заболоченной земли вокруг Тобиной речки, в том месте, где, засомневавшись относительно своего дальнейшего пути, она начала тыкаться из стороны в сторону среди тростника и плакучих ив. Подобной архитектуры Джеми еще никогда не встречал за все свои скитания. Дом был громадный, из красного кирпича, с готическими окнами и островерхими дверьми, обведенными узкой витражной полоской. С одной стороны дома шла великолепная веранда с чугунной балюстрадой. В саду толклись рабочие —
