Супруги Ивановы сели близ монахов, перед загрязненными соусом тарелками и кусками искрошенного хлеба, так как других свободных мест не было. К ним подскочил «омбре», то есть официант, во фраке и зеленом суконном переднике, с салфеткой за жилетом, мрачно спросил их: «Комида?» – и вырвал из руки Николая Ивановича показанные им билеты на обед.

– Херес… хересу! – хлопнул Николай Иванович пальцем по пустому стакану.

– Сси, кабальеро, – отвечал официант, принес большой глиняный кувшин и налил в два стакана что-то желтое.

Николай Иванович быстро отхлебнул из стакана и воскликнул:

– Батюшки! Да это не херес, а бульон. Глаша! Бульон в стаканах…

– Да бульон ли? – усумнилась супруга и спросила мужа: – Но как же мы будем есть-то? Он не убрал еще от нас грязных тарелок.

– Омбре! Тарелки! – крикнул Николай Иванович. – Что ж это такое! Нужно подать чистые тарелки, – указывал он на грязные.

Омбре тотчас же схватил грязную тарелку, выхватил из-за жилета салфетку, стер с нее соус и поставил вновь на стол, хотел то же сделать и со второй тарелкой, но Глафира Семеновна взяла обе тарелки и сунула ему их обратно, с негодованием проговорив:

– Прене, прене… Такие тарелки не годятся. Апорте пропр…[262] Мерзавец! Размазал на тарелке соус и думает, что он вымыл ее.

Официант недоумевающе посмотрел на нее, принял тарелки, сунул в карман фрака руку, вынул оттуда две чайных ложки и опустил их в стаканы с бульоном, а затем быстро скрылся.

– Скотина… Может быть, и ложки такие же грязные нам в стаканы сунул, – продолжала Глафира Семеновна, брезгливо сморщив нос. – Какой склад для ложек нашел! Карман.

Пришлось, однако, есть бульон. Николай Иванович взялся за белый хлеб, который в большом куске лежал тут же между монашеских шляп, и только что начал отрезать от него ломти, как подскочил второй официант в таком же суконном переднике и протянул им тарелку с пирожками.

– Боже мой! Пирожки… В Испании на станции пирожки! – воскликнула Глафира Семеновна в удивлении. – Всю Европу объехали и нигде ни разу пирожков не встретили в столах, а тут вдруг пирожки. И даже вкусные, – прибавила она, откусив кусочек и захлебывая его бульоном.

– А в Венеции-то разве не помнишь? – сказал Николай Иванович.

– Да-да… В Венеции. Но в Венеции мы долго жили, там хозяин гостиницы хотел нам угодить чем-нибудь и приготовил русские пирожки к обеду. Наконец, я помню, там была какая-то пародия на пирожки, а здесь настоящие русские пирожки с мясом.

Лакей принес два бокала хересу и рыбу.

– И мне вина? – проговорила супруга. – Не стану я пить хереса.

– Ну все равно. Я выпью, – откликнулся муж.

– Да ведь ты ошалеешь с двух таких бокалов.

– Полно, душечка.

– И рыбу я не стану есть. Бог ее знает, какая она такая. И наконец, наверное он ее принес на тех же невымытых тарелках, которые я ему передала.

– И рыбу я твою съем. Ужас как есть хочу.

За рыбой следовал пудинг из мяса с рисом и с печеными луковицами, от которого Глафира Семеновна также отказалась, находя это пачкотней.

– Вот это-то, должно быть, испанское блюдо и есть, – заметил Николай Иванович, уплетая фарш из мяса с рисом, политый таким едким соусом, что пришлось даже рот открыть, до того зажгло язык и нёбо. – Недурно. Только уж очень рот жжет, до того наперечено.

– Поди ты. Что ж тут испанского? Вроде польской зразы, только другого фасона, – отвечала супруга.

– Соус-то, соус-то уж очень того… Совсем а-ля крокодил какой-то. Фу!

И Николай Иванович вторично открыл рот, перестав жевать.

После мяса следовали зеленые бобы и, наконец, жареная курица. Супруги Ивановы, видя обедающих монахов, евших все кушанья с одних и тех же тарелок, догадались, что здесь не в обычае менять после каждого блюда тарелки, и не требовали уж их от официанта, а взяли себе с блюда жареной курицы на те же тарелки, с которых они только что сейчас съели бобы. Глафира Семеновна попробовала курицы и отодвинула тарелку, сморщившись.

– На деревянном масле. Не могу… – сказала она.

Курица действительно была изжарена на плохом оливковом масле, но Николай Иванович ел ее и говорил:

– Ем только из-за того, что на испанистый манер приготовлена.

Курицей, однако, обед не кончился. Подали компот и кофе, причем Глафира Семеновна тотчас же вытащила из компота двух барахтающихся там мух. Принимаясь за компот, Николай Иванович заметил:

– Грязно, но смотри, как обильно. Кормят до отвалу. И все это за пять пезет, за пять четвертаков. И вино даром, что вот в бутылках на столе стоит. Вино, правда, дрянное, но все-таки вино.

– Тебе оно дрянное, а посмотри-ка, как монахи им упиваются, – указала супруга на монахов. – Они ведь об нас говорят. Вот этот седой-то раза три кивал в нашу сторону и говорил про нас: «рус».

Звонок. Супруги всполошились. Николай Иванович бросил на стол две серебряные пезеты за херес и побежал к вагонам, торопя жену и спотыкаясь о пустые бочки и ящики, встречающиеся на платформе. Здесь опять им пришлось натолкнуться на жандармов. Но по платформе маршировали уж не два жандарма, а человек тридцать. Достигнув своего купе, супруги остановились около своего вагона и здесь увидали, что весь взвод жандармов, промаршировав по платформе, влезает в вагон третьего класса.

– С нами едут… – кивнула на жандармов Глафира Семеновна мужу.

– Да, с нами.

– Что же это, охранять нас, что ли?

– Может быть, и охранять. Я где-то читал, что здесь в горах небезопасно. Да и вообще Испания – земля разбойников.

– Упаси Бог… Только зачем ты это говоришь? Я теперь ночь спать не буду, – тревожно заговорила супруга. – В самом деле читал?

– Читал или кто мне говорил – наверное не помню, но здесь в горах разбойники самое обыкновенное дело. Испания – ничего не поделаешь.

– Да не пугай ты меня, дурак ты эдакий!

– Чего ж тут так особенно пугаться-то? По Турции ездили, мимо самого что ни на есть разбойничьего гнезда проезжали, и ничего не случилось, так неужто нас здесь-то Бог не помилует! И наконец, ты видишь, нам на защиту целый взвод жандармов с нами в поезде едет, – рассуждал Николай Иванович.

Но тут они заметили, что к ним подходила вся та монашеская компания, которая сидела с ними за столом. Их сопровождал носильщик, несший чемодан и корзинку с ручкой, из которой выглядывали горлышки бутылок.

LV

Вот и второй звонок. Супруги Ивановы поспешно сели в вагон и из окна купе смотрели на платформу.