Том откинулся на спинку стула, глядя в пасмурное небо Огайо.

— Ага. Родители тянут все расходы, а государство пользуется плодами их труда — увеличением производства, налоги, солдаты, потребители… что угодно.

На другом конце провода послышался чей-то голос — Том расслышал своё имя.

— Это Матео? — спросил он.

— Он самый, — улыбнулся Рафаэль. — Кстати, передаёт привет. Помнит тебя.

— Передай и от меня привет. Скажи ему что он делает отличный кофе.

— Говорит, теперь варит ещё лучше.

Оба тихо рассмеялись. Затем наступила пауза — не неловкая, а задумчивая.

Рафаэль снова заговорил:

— Знаешь, дело не только в рождаемости. Это всего лишь симптом. Настоящая проблема в том, что старая модель развития себя изжила.

Том нахмурился:

— Что ты имеешь в виду?

— Смотри, — начал Рафаэль. — Любому обществу нужен проект — идея, которая оправдывает систему, придаёт жизни смысл и поднимает уровень жизни. Раньше это была борьба за выживание. Потом — индустриализация, затем комфорт, потом богатство. Но в какой-то момент цель перестала быть о человеке.

Он сделал паузу, давая словам осесть.

— Посмотри вокруг. Образование стало непосильным. С психикой у людей всё хуже. Молодёжь боится заводить семьи, а старики — выходить на пенсию. И всё, что мы слышим в ответ: надо растить экономику. А если экономика растёт, а люди — нет?

Том медленно выдохнул:

— Тогда… какой в этом смысл?

— Вот именно. Здоровая система увеличивает человеческий капитал: навыки, здоровье, уверенность, креативность, доверие. Если всё это растёт — система работает. А если падает — никакой ВВП тебя не спасёт.

Рафаэль продолжил, мягко, но с твёрдостью:

— Нам пора перестать притворяться, будто рост абстрактных цифр когда-нибудь обернётся лучшей жизнью. Мозаика поняла простую вещь: если цель — улучшать жизнь людей, так и делай это. Напрямую. Без посредников.

— Без стремления к прибыли?

— Без обходных путей. Не жди, что рынок сам как-нибудь подарит справедливость или благополучие. Хочешь, чтобы люди были здоровыми — строй клиники. Хочешь, чтобы были умными — сделай образование бесплатным и качественным. Хочешь рост рождаемости — сделай так, чтобы детей было легко и радостно растить. Не нужно поощрять поведение. Нужно убрать преграды.

Том помолчал:

— Ты это так просто формулируешь.

— Потому что оно и есть простое. Если система не улучшает жизни людей — зачем тогда вообще людям такая система? Всё сводится к одному: делать жизнь людей лучше.

Том не сразу ответил. Он просто кивнул в тишину.

Глава 35: Сумма всех свобод

На крыльце становилось прохладно. Они сидели молча, и эта тишина была тёплой, уютной, как старое одеяло.

Первым заговорил Билл:

— Знаешь, сын… Я всё думаю об этом. Все эти новые идеи звучат красиво — пока кто-то не начинает указывать, что тебе делать нельзя. А я всё ещё верю в свободу. Всегда верил.

Том кивнул, не спеша.

— Я тоже, пап. Просто, мне кажется, пора бы уточнить, что мы под ней понимаем.

Билл покосился на него:

— Свобода — штука простая. Ты живёшь по-своему, я по-своему.

— Это часть, — согласился Том. — Но только часть. Свобода не бывает абсолютной. Как и права — они заканчиваются там, где начинаются права и свободы другого человека.

Билл приподнял бровь, но спорить не стал.

— Представь себе, — продолжил Том, — если моя свобода позволяет мне забирать что-то у тебя — это всё ещё свобода? Или уже доминирование?

Билл выдохнул носом:

— Вечный конфликт. Свобода против порядка.

— Может быть, — сказал Том. — Но мне кажется, это глубже. А если представить, что общая свобода в обществе — это сумма всех личных свобод? Не сколько может один самый влиятельный человек, а сколько могут все.

Билл чуть наклонил голову:

— Продолжай.

Том очертил в воздухе кривую:

— Представь себе классическую колоколообразную кривую — нормальное распределение. В здоровом обществе свобода у большинства находится примерно на среднем уровне. Люди могут принимать важные решения о своей жизни: где жить, чем заниматься, как воспитывать детей. У всех есть выбор, пусть и не без ограничений.

Он сделал паузу и продолжил:

— Но если кривая смещается… Некоторые начинают накапливать всё больше и больше свободы. Настолько много, что она становится почти абсолютной. Они могут делать почти всё, что захотят — покупать, влиять, обходить правила.

Билл кивнул, не перебивая.

— Но даже если у кого-то сотни миллиардов, он не становится в сто раз свободнее обычного миллиардера. У свободы есть потолок — невозможно быть свободнее, чем свободен полностью. Всё, что сверх этого, не прибавляет свободы — оно просто уходит в никуда.

— А чтобы кто-то получил такую чрезмерную свободу, — добавил Том, — её приходится забирать у других. У простых людей остаётся всё меньше свободы — меньше возможностей, меньше выбора. Получается что в обществе, где кто-то получил всё, а остальные меньше - общая свобода на самом деле падает.

Билл нахмурился:

— Никогда об этом так не думал.

Том кивнул:

— Вот именно. Если ты правда веришь в свободу — ты хочешь, чтобы она была защищена для всех. Иначе это уже не свобода, а привилегия.

Билл молчал, глядя куда-то в сторону.

— Вот что получается в системах где успех меряют деньгами, — добавил Том. — Они говорят, что за свободу, но по сути просто создают неравенство выбора. Чем больше можешь заплатить — тем больше «свободы» получаешь. Но это уже не либерализм. Это просто иерархия под маской свободы.

Билл хмыкнул:

— То есть, ты хочешь сказать, что общество, где свобода распределена более-менее поровну, на самом деле свободнее?

— Именно, — сказал Том. — Не потому что оно больше или меньше контролирует, а потому что оно выравнивает свободу, не даёт ей перейти в чью-то монополию. Свобода — это не «делай что хочешь», а «живи без несправедливых ограничений». И так, чтобы твоя свобода не отнимала чужую.

Билл долго смотрел на газон перед домом.

— Неплохо, парень. Думаешьт.

Том слегка улыбнулся:

— Ты сам меня воспитывал на идеалах свободы, пап. Я просто иду по твоим следам.

Глава 36: Скорость развития

Дилан облокотился на перила балкона, потягивая чай из керамической чашки. Внизу вечернее