— Я не настолько младше, чтоб быть соплюшкой для тебя, — в Юлиных глазах загорелись искорки неудовольствия.

— Восемь лет — ощутимая разница, — ответил Саша и сделал из кружки большой глоток.

— Ты так говоришь, будто я тебе в невесты напрашиваюсь. Я помню твое безапелляционное мнение, так что не уточняй. Но я уже достаточно взрослая, чтобы сказать, что ведешь ты себя по отношению к нам — как самый последний кретин.

— Вот как. Девочка выросла и узнала грязные словечки. А если б позвал — пошла бы? Замуж за меня, пошла бы?

Последний вопрос вылетел изо рта не прошеным воробьем. Саша рот закрыл, но было поздно.

Юля округлила глаза, и он узнал этот ее взгляд — доверчивый и открытый нараспашку.

— Ты смеешься надо мной, да? — поглядела на него печально, а потом с тяжелой грустью спросила Юля.

— Да, смеюсь, — ответил он.

Сидеть напротив, смотреть в красивое лицо, зная, что он издевается — было безмерно тяжело.

Как бы Юля не старалась, все равно не смогла до конца изгнать из сердца чувства к этому негодяю. Он там занозой остался, шрамиком изредка саднящим. Это странное чувство к мужчине — неосознанное влечение на уровне физиологии, феромонов — оно либо есть, либо его нет вообще, но тогда еще девушка не понимала очевидного. Не знала, что никак от этого наваждения не избавиться, не прогнать. Мала была, чтоб анализировать серьезно и отвлеченно.

Смотрела на Александра Сергеевича — старшего директорского сына, воспитателя мужской половины и понимала, что не пара они. И никогда ею не станут. Обидно было, что читает ее как книгу открытую и видит насквозь. Что чувства ее нелепые — для него не тайна вовсе.

И повзрослела в тот миг на десяток лет вперед — на интуитивном уровне почувствовала, что должна сделать.

Встала, бросив на стол подтаявшее мясо, прохромала мимо, и не одарив его даже взглядом напоследок, уже у двери сказала, не повернув головы:

— Никогда не говори «никогда», Саша. Не зарекайся. Потому что судьба назло всё вверх дном перевернет, с ног на голову поставит.

* * *

Он уехал через неделю, напоследок в пух и прах разругавшись с отцом.

С Юлей попрощался своеобразно. Так, что надолго запомнил ее взгляд и прикосновения нежные.

Увидел ее на заснеженной аллее — одиноко бредущую фигурку среди нарядных, пышных елей, и на мгновение позволил себе стать подлинным — тем мальчишкой, что жил в нем, запертый в клетке условностей, рамках из заповедей и моральных законов.

В тот момент ярко вспомнилось, как месяц назад они возвращались из церкви всей толпой: шумной, смеющейся. Точно так же снег лежал и поблескивал на солнышке сотнями искринок. Мальчишки ваяли тугие снежки, хотя снег лепился неохотно — морозец стоял, и бросали в девиц, а те пищали да визжали на всю улицу. Прохожие на них оборачивались, и Саша подумал, что со стороны их орава кажется бандой дикарей. Но, на удивление это не разозлило его, только рассмешило. Он хмыкнул себе под нос, ухватил за пояс чуть не выскочившего на дорогу ребятенка — совсем мелкого, что недавно в центр попал. Собрался было наорать на бестолкового, как услышал позади въевшийся в сознание голос:

— Марк, дай мне!

Судя по всему, попросила тугой снежок. Сама бы такой комок — увесистый, плотный, ни за что б не слепила. Саша оборачиваться не стал, отпустил мелкого, повизгивающего пацана на ноги, и принялся ждать развития событий. Он не сомневался — знал, в кого она бросит. И через несколько секунд в спину ему — аккурат между лопаток попал тот самый снежок. За плечом послышались смешки и шепоток, а Саша про себя улыбнулся: попалась, козочка. Сейчас он ей за все отплатит, умыв симпатичное личико чистым январским снегом.

Обернулся, и как крейсер льды разрезает, сквозь разношерстную толпу на нее попер.

Юлька сперва не поняла в чем дело, а когда он почти к ней подошел, резво кинулась наутек, при этом мелко попискивая и не разбирая дороги куда бежит.

Как же его рассмешило ее ребячество! Но, виду не показал, в два счета догнал и ухватил девушку за шиворот.

— Не надо, тушь потечет! — залепетала Юлька, вмиг угадав его намерения.

Повернул ее лицом к себе и совершенно неожиданно засмотрелся. Мороз слегка разрумянил ее щеки, губы приоткрыты были, и дышала Юля сбивчиво от бега. Глазищи круглые, насыщенного глубокого цвета — никакие линзы не сравнятся. В глазах этих лукавые искорки и затаенное удовольствие от его близости. Ведь стоят, прижавшись, друг к другу тесно. Шапка, с совершенно дурацким помпоном, сбилась набок, а волосы из под нее золотой рекой так и текут…

Вспомнил Саша, как тогда ему захотелось к губам алым прижаться, как навязчиво потянуло, что он даже наклонился к ней ближе — к самому носу. Кто-то за спиной восторженно заулюлюкал и звук этот его отрезвил. Ведь дети — дети-то смотрят!

Отпустил девушку — один за другим разжав пальцы на ее воротнике, и отметил вспыхнувшие искорки разочарования в глазах. Наклонился, зачерпнул снега — самую малость. В его большущей ладони поместилось бы много, но он Юльку пожалел. Так, щепотку ей за шиворот сунул, чтоб хоть как-то свою близость с ней оправдать.

В день отъезда — когда он смотрел на бредущую худенькую фигурку, вокруг не было детей, вообще никого не было.

Поэтому Саша быстро нагнал ее, схватил за плечи, притянул к себе близко-близко и поцеловал.

Сначала прижался сухими, холодными губами к ее — мягким, с привкусом мяты. А Юля губы раскрыла, лизнула его несмело, от чего застонал, обхватил ее за талию, а она лицо его в ладони взяла. Сплелись языками — и жарко стало обоим, хоть на улице мороз с каждой минутой крепчал.

Когда стали задыхаться и почти в снег упали, Саша нашел в себе силы отступить, запахнуть на Юле курточку непонятно как расстегнувшуюся.

— Жаль, что мне не достанешься, — бросил напоследок и ушел, не оборачиваясь.

Как в душу плюнул.

Уехал, и ни о чем не жалел, потому что был уверен в своем поступке и принятом решении.

* * *

В Штатах у Саши жил друг, и он остановился у него, пока искал работу. Через некоторое время фортуна ему улыбнулась, подвернулась неплохая вакансия. Он ухватился за шанс обеими руками.

Не так себе представлял работу, далеко не так, но скрипя зубами и не отдыхая по несколько суток, он трудился. Через полгода имел