При всём при том Цикада, внимательный, заботливый и очень сердечный человек, постоянно справлялся о моём самочувствии.

— Чи не час прийняти пігулки? [75] — интересовался он поминутно, а я глушил раздражение, перерубая корни остриём лопаты.

Через час такой работы мышцы плеч и спины отчаянно ныли. О, майгадабал! Я ненавидел своё тело, я ненавидел моего психолога Лёху Горелышева, прописавшего мне успокоительное. Я ненавидел бандеровца, хранившего в паспорте любовное послание на русском языке. Я ненавидел и Цикаду с его украинскими коннотациями, и ненависть придавала мне сил. Я должен, я обязан похоронить врага. Я совершу этот символический акт.

Вот мы подтащили бандеровца к краю могилы. Вот перевалили через бруствер. Я старался браться за одежду и ни в коем случае не прикасаться к отрытым частям тела. Я брезговал, словно боялся подцепить от человека с русским именем Илья его украинство, словно сама смерть являлась заразной. Вот Цикада уже заразился, так и чешет на мове. Впрочем, может быть, он это со страху? Может быть, тоже испугался? А мне нравится бояться! Мне нравится ненавидеть! Вот я живой хороню мёртвого врага. Он лежит в могиле у моих ног лицом вниз, униженный даже в посмертии. Пусть так будет всегда. Аминь!

Цикада принялся грести руками землю, сбрасывая её в могилу. Работал как собака и с таким же остервенением. Я, прежде чем закидывать могилу землёй, бросил на спину мёртвого Ильи все оставшиеся у меня таблетки. Увлечённый своим делом, Цикада не заметил моего символического жеста. Занятый молитвой, он стоял на коленях.

* * *

А потом мы двинулись дальше.

Цикада быстро уставал, и мне пришлось взять его на буксир. Долгие прогулки не для чувака на двух протезах. Ну километр он может проковылять, ну два километра, но никак не пять и тем более не десять. Сесть мне на закорки он отказывается. Боль в культях не признаёт — одним словом, тяжёлый человек, хоть и весит чуть больше шестидесяти кило.

Мы брели в тесной сцепке около пяти километров, время от времени меняя направление движения. При этом Цикада поминутно уверял меня в том, что «залишилося зовсім небагато»[76] и «не хвилюйся, синку. Скоро дійдемо і ти приймеш ліки»[77]. Его украинские каннотации свидетельствовали об усиливающейся опасности, и сознание этого факта добавляло мне сил. Я тащил его иногда на плече, а порой и волоком. Нам следовало найти некий блиндаж, где, по словам Цикады, засели «наши хлопчики», или отделение дистанционной разведки батальона Шумера.

* * *

Слегка замаскированную дыру в земле я заметил у себя под ногами внезапно, за мгновение до того, как Цикада провалился в неё. Я прыгнул следом за ним. А что ещё мне оставалось делать? Так мы оба оказались в блиндаже отделения дистанционной разведки. Наше появление встретили радостными воплями.

— Апостол бросил хаттабку на хохла! Смотри, Цикада! Троих задвухсотил. Не шевелятся! Аллах акбар!!!

— Аллах акбар! — вторил Плясуну Апостол.

На радостях они затеяли лезгинку, размахивали руками, толкались в тесном пространстве блиндажа, задевая плечами стены, а головами — потолок, с которого на нас сыпались струйки земляной пыли. Яркий день — в этих местах даже в ноябре дни бывают яркими — подсвечивал часть блиндажа в устье лаза, ведущего наверх, на поверхность земли. В глубине блиндажа в полумраке ярко голубели дисплеи мониторов. В воздухе парили подсвеченные мониторами сероватые слои сигаретного дымка. Пол блиндажа покрывал слой воды, глубиной около пяти сантиметров. Отплясывая, мужики разбрызгивали вокруг себя грязные брызги.

Цикада толковал что-то о моей лёгкой контузии, о похороненном бандеровце, но я не слушал, всецело поглощённый зрелищем, транслируемым камерой дрона на один из мониторов. Точнее, то была закольцованная Плясуном видеозапись длиной в пару минут, не больше.

Вот три крошечные фигурки копошатся в узкой земляной щели. Над ними посечённый осколками лес. Земля вокруг их щели издырявлена минными разрывами. С высоты люди кажутся крошечными червячками, но занятие их вполне человеческое — они стреляют из автоматов, чтобы убить других людей. На современном языке эта деятельность называется боевой работой. Дрон зависает над ними на несколько секунд. Оператор наводит резкость, и от подбрюшья дрона отрывается ВОГ-17. Заряд падает точнёхонько в земляную щель. Некоторое время камера видит только дымное облако. Но дым рассеивается, открывая взгляду наблюдателя неподвижные фигурки людей.

— Сто двадцать вторым калибром их заровнять. Тогда и хоронить не надо будет, — говорит Плясун.

— Жалко тратить ресурс на такую падаль. Пусть их шакалы сожрут, — отозвался Апостол. Чёрные глаза его хищно сверкнули.

А я вспомнил тесную могилу влюблённого бандеровца по имени Илья, в лицо которого я так и не решился заглянуть.

Сейчас надёжный и понятный Цикада сдаст меня с рук на руки односельчанам Плясуну и Апостолу, и…

О, майгадабал! Наверное, я погорячился, похоронив свои препараты в одной могиле с бандеровцем!

* * *

Служба в отделении дистанционной разведки — чище и элегантней, чем помощь экскаватору в рытье траншей, и лучше так называемой огневой подготовки, когда ты ползаешь на брюхе по раскисшей земле, пытаясь попасть в мишень. Такие дела для олдов.

Когда-то олд с позывным Князь командовал отделением дистанционной разведки и на него сбросили ВОГ-17. Князя запаковали в цинковый ящик и отправили в Тобольск к троим его сиротам и вдове. Плясуну и Апостолу остался цветной портрет Князя, распечатанный кем-то на принтере с пририсованной скорбной ленточкой в углу. Фотографировали Князя летом, и теперь он смотрел на наши бесчинства через солнцезащитные очки.

Я успел заметить: олды справляются с окопной рутиной лучше молодняка. По ходу олды охотней идут на военную службу в то время, как молодняк отлынивает. Однажды Леший, кондовый ростовский олд, обличьем смахивающий на Деда Мороза из фильма Александра Роу, бросил мимоходом годный прогон: настоящая СВО — это проблема олдов, не молодёжи. Олды прощёлкали СССР, олдам и отдуваться. Так примерно он выразился. Тогда я ухватился за лопату, не дожидаясь пока товарищ Шумер начнёт меня хейтить. Я не хотел бы, чтобы мои отец (будь он жив) или, тем более, мать, остались с проблемой СВО наедине, без моего участия.

В работе же отделения дистанционной разведки нет рутины, и Шумера мы практически не видим, только рация доносит нам