Разговаривая, Семён не заметил, как освоившаяся Виолка перебралась к бабушке и о чём-то перешёптывается с ней, и это ему очень понравилось, ведь он ещё недавно остерегался возможного «бунта» дочери, когда соберётся к Ольге. Ей и нужно-то побыть с бабушкой одни сутки, пока у него утрясутся отношения с Женькой, и он тогда заберёт её. Правда, в разговоре выяснилось, что Вера Алексеевна оформила недельный отпуск для лечения спины, а если это так, то сам случай помогает Прибылому.

Они сидели бы за столом бесконечно, но вскоре стемнело, они вспомнили, что Ольге с Женькой пора домой, а они ещё и торт не пробовали. А ведь Семён неспроста просил Олю купить шоколадный бисквит с пропиткой, о котором мечтал с начала мобилизации.

И когда, съев по куску таявшего во рту бисквита, они с Ольгой начали собираться, отец предложил выпить на «посошок»:

– Где наша, сынок, не пропадала! Сегодня можно!

Они выпили, а когда вышли в прихожую, Виолка пошла с ними.

– А как же бабушка? – спросил он у дочери. – Она так ждала тебя. А я провожу Олю. Договорились?

– Проводи и возвращайся. Я и бабушку люблю, и тебя!

Семён промолчал, не стал развивать разговор, лишь огорчился в душе и подумал: «Ну когда, когда не надо будет врать?! Но ведь и не соврать нельзя. Ведь она – ребёнок, живёт эмоциями, и как ей объяснить при всех то, чего и сам остерегаешься… Ладно, недолго всё это будет длиться. Перевезу Ольгу и Женьку к себе, Виолка будет пока у Маргариты. А после, глядишь, купим трёхкомнатную квартиру и будем жить-поживать, добра наживать!»

Заказали такси. Ольга с сыном вышли из дома первыми, а Семён с отцом задержались, и сын понял, что это неспроста, особенно когда тот спросил:

– Ты с Ольгой-то всерьёз или как?

– Всерьёз… Матери пока ничего не говори.

– Говори не говори – она сама обо всём догадалась. Ладно, быть добру!

Они обнялись на крыльце, и Семён осторожно пошёл к машине. Когда подъехали к дому Ольги, то оказалось, что не очень-то легко подниматься на третий этаж по ступеням. Пока поднялся, даже вспотел, хотя Ольга с Женькой поддерживали и страховали. Когда разделись в прихожей, Женька сразу скрылся в своей комнате.

– Чего это он? – удивился Семён.

– По компу соскучился, жить без него не может.

Они помаленьку расположились, Ольга заварила чай, разлила по чашкам, села рядом, заглянула в глаза, спросила:

– Ну и как мы дальше жить будем?

– Обыкновенно. Как все живут. Скажи сегодня сыну всё как есть. Если можно Виолке соврать, то ему-то чего голову морочить. Отцу я уже сказал.

– Это из-за этого вы в коридоре задержались? – улыбнулась она.

– Им же интересно. Родители ведь.

– Ну и что он сказал?

– «Быть добру!»

Ольга прижалась к Семёну и зажмурила зелёные глаза, словно летала в этот момент в облаках. Чуть позже к ним заглянул Женя.

– Всё чаи гоняете? – чуть насмешливо спросил он.

– Гоняем… Хочу Семёна у нас жить оставить! Ты не против?

Тот замер:

– Нет, конечно. Это серьёзно?

– Серьёзно. Ты же не против?! Семён нам помогал, а мы поможем ему. Чай будешь?

– Налей чашку!

Она налила, попросила:

– Посиди с нами…

– Нет, к себе пойду. Стрим идёт. Завтра же выходной.

Недолго смотрели друг на друга Прибылые. Они приготовились ко сну и когда уединились в комнате, то не было в этот момент на свете людей, счастливее их. Счастливее до такой степени, что ни он, ни она не понимали, почему ранее это счастье к ним не приходило.

51

Привыкать к другой семье необходимо без спешки. Ведь сразу наваливается столько новых впечатлений, столько новых имён звучит, что голова идёт кругом. Семён смотрел в эти дни на Ольгу и не узнавал её. Всегда она в последние годы, хотя и встречался с ней редко, казалась неразговорчивой, даже нелюдимой, всегда у неё что-то было своё на уме. Иногда лишь посмотрит темными бездонными глазами – и сразу пропадает желание что-то говорить. А ей это и не нужно было. У неё, видно, своя забота и невысказанная печаль. Семёну казалось, что она мечтает о чём-то таком, что раз и навсегда затмит нерадостные мысли; другая на её месте давно бы приглядела кого-нибудь, а она все пять лет после гибели мужа ни на кого, наверное, не взглянула. «С таким характером и отношением к жизни только и сидеть в архиве, – иногда думал Семён, – копаться в пыльных папках да делать выписки из документов – свидетелей минувших лет».

Теперь же всё в ней переменилось, даже будто что-то взорвалось, так она не походила на себя прежнюю, придумывая то одно занятие, то другое. И всё делала с огоньком. На следующий день после обеда они легли отдохнуть, но отдых – это не для Ольги теперь. Они не пролежали и десяти минут, как она предложила:

– А может, к моим родителям завалиться? Поближе познакомишься с ними, поговорим, чайку попьём.

– Как-нибудь в следующий раз, когда научусь без костыля ходить. А то посмотрят на меня и подумают: «Ну и нашла себе дочь ухажёра?! Специально, что ли, взяла из инвалидного дома?»

– Ничего не скажут. Они нормальные у меня, хотя тебя понять можно. Извини, что ляпнула, не подумавши. Хотя Женька им всё и без меня расскажет. Ну и пусть. А тебе всё равно вредно залёживаться – надо ногу разрабатывать.

– Ну, не после же обеда. – Он обнял её и вздохнул: – Давай сегодня ничего не будем делать. А завтра, когда буду один, вас дожидаючись, оторвусь по всей программе. Я же понимаю, что мне необходимо двигаться, чтобы нога не скучала. Она у меня везучая: за полгода второе ранение.

– Как? То-то, вижу, голень какая-то израненная, в рубцах, а рубцы вроде зажившие.

– Я же в апреле добровольцем был на Донбассе, почти в том же месте, где теперь нарвался на мину. Не везёт мне: не успеешь повоевать, сразу в госпиталь.

– Не согласна! Тебе очень повезло, если мы рядом! – Она прижалась к нему, затихла, словно поняла его настроение.

Более к разговору о болячках они не возвращались.

Теперь, оставаясь с утра один, когда Оля уходила на работу, а Женька