– Виолка, дорогая, потерпи ещё немного. Вот выпишусь из госпиталя, и тогда сразу к тебе! Договорились?

– Хорошо! Буду ждать!

Трубку взяла Маргарита, и сразу с укором:

– Долго будешь ребёнка обещаниями кормить?

– А что мне остаётся, если от меня мало что зависит. На днях выпишут. Так что всё в порядке.

– Да уж, хороший порядок! – Маргарита вздохнула. – Ждём!

48

Посадку на автобус объявили вовремя. Семёна пропустили вперёд, помогли подняться по ступенькам, и умостился он у окна с левой стороны, желая обезопасить раненую ногу во время хождения по салону суетливых попутчиков. Пока усаживались остальные, он коротко позвонил Оле, сказал, что вот-вот отправятся, и напомнил, что автовокзал в Сарматове на противоположной стороне от железнодорожного, и договорился о встрече у билетных касс в начале девятого утра.

– Всё поняла! Надеюсь, автобус придёт вовремя, а если даже и опоздает, готова ждать тебя весь день, всю жизнь!

– Вот и хорошо! До встречи, смотри не проспи! – шутливо предостерег он и отключил телефон.

Когда липецкий проходящий автобус отчалил и какое-то время пассажиры суетились, усаживаясь, он смотрел на мелькавшие огни города, а потом за окном разлилась темень, и лишь редкие огни искрились встречными всполохами.

Он сидел, обняв костыли, и очень скоро подвижная тётенька отсела от него, увидев свободное место.

– Вы, наверное, с войны?.. Не буду вам мешать! – пояснила, словно извинилась.

– Оттуда… – подтвердил он, и разговор далее не развился, да и не хотелось сейчас Семёну ни о чём говорить, если мысли заняты совершенно иным.

Впереди у него была ночь, чтобы попытаться взвесить все «за» и «против» в создавшейся суете с Ольгой, из которой пока не ясно, как далее сложатся их отношения, к чему они приведут, как отреагируют родственники, та же Маргарита наверняка возмутится, хотя и она, надо думать, времени не теряет. Он только так понял возглас Виолки, когда в недавнем разговоре он расставался с ней, а она сказала: «Пойду бабушке помогу ужин готовить, она жениха ждёт!» Так что не они одни с Ольгой с ума сходят, а многим эта необъявленная война «крышу» снесла. В суету ввергся народ, в кровавую круговерть, когда многие начали вести себя так, словно доживают последние дни. «Но это же не так, если даже раненые строят планы, пытаются выбраться из сложившейся ситуации. А те из них, кто сначала впадал в уныние и даже депрессию, мало-помалу понимали, что на ранении жизнь не заканчивается, поэтому необходимо бороться за своё восстановление, будущее, ибо за ними стоят их близкие, друзья, а кроме того – облака и лес, поле и река, и ветер над ними – всё то, что называется жизнью!» – подумал он так и вздохнул, улыбнулся от своих фантазий. А мысли всё текли и текли, и не было им конца даже и тогда, когда он начинал дремать. В какой-то момент, вздрагивая, просыпался, но, оглядевшись, вновь вливался в поток мыслей, не всегда радостных.

Он уж давно понял, что не надо врать, по крайней мере, стараться это делать как можно меньше, и не в решающих моментах. Если не хочешь лгать – промолчи, не грязни душу, ведь грязь налипает легко, но трудно смывается. Он так и поступал в последнее время, и лишь заочное общение с Ольгой нет-нет да толкало его на враньё, когда не соврать – значит невольно расстроить их взаимное влечение. Семён очень надеялся, что вскоре это закончится, когда они с ней поставят родственников перед фактом их отношений, и тогда уж будет поздно с их стороны заниматься увещеванием. Накрутив себя этими мыслями, Семён даже заснул по-настоящему и увидел во сне вернувшуюся Ксению. Вот она сидит в кресле и рассказывает о своих приключениях, размазывая слёзы по щекам, а ему очень хочется обнять её и успокоить… Он по-настоящему заснул, по-настоящему и проснулся, и чуть ли не закричал от радости, сообразив, что это всего лишь сон. Нет, он не был против, если Ксения найдётся. Пусть живёт и делает, что хочет, только это его теперь не должно касаться. Он всё может простить, но только не измену, тем более наглую и скверную. Бог ей судья! Достал смартфон, посмотрел время – полвторого. «Хорошо я храпанул!» – усмехнулся он и, не придумав ничего лучшего, сделал глоток воды и умостился в кресле другим боком.

С шести он уже не спал и вглядывался в темень за окном, дожидаясь рассвета, но начало светать лишь перед Сарматовым. И вернулось к нему вчерашнее напряжение, желание поскорее увидеть Ольгу и поцеловать её так, как никогда не целовал. Ему пока не верилось, что это возможно, что их давнее знакомство неожиданно переросло во что-то большее именно в последние месяцы, когда, казалось бы, у всех совсем иное на уме, когда, пусть и не полностью, но страну захлестнули разговоры, прогнозы, разочарования, и при всём при том не пропадала вера в победу, а лишь усиливалась по мере того, как западники насыщали оружием Украину и подменяли подлым враньём и словесными извращениями святые понятия.

Когда автобус подъехал к автовокзалу, все мысли покинули Семёна, он вдруг подумал, что не знает, во что одета Ольга, как выглядит в зимней одежде. Выходил из автобуса последним, чтобы не загораживать проход костылями и не мешать пассажирам. Аккуратно спустился по ступенькам, а глаза поднял – Оля перед ним улыбается: в сером пальто, в бежевом берете, играет сияющими глазами и уж пытается подхватить под локоть.

Семён лишь глянул в её тёмно-зелёные глаза, посмотрел на разрумянившиеся щёки – и всё в нём взорвалось от чувства. Он вдруг увидел в ней то, чего никогда не замечал, хотя знал более десяти лет, и без чего теперь не сможет жить – её глубокие глаза, казалось, пронзавшие насквозь. Освободив руку, он обнял её, прижал к себе и долго целовал, и многие, кто проходили мимо, понимали их, коротким взглядом фиксировали радость встречи людей, очевидно, представляя и свою подобную скорую встречу.

– Вот я и дома! – Он попытался взять у неё коробку с обувью, но Ольга отстранилась:

– Сама понесу!

– Хорошо! – согласился он. – Тогда надо подумать, как далее быть. Дома, понятно, у меня из еды ничего нет, поэтому хорошо бы сразу запастись, а потом сесть на такси, и чтобы не болела голова. Но для этого тебе