желтого цвета. Цвет можно понять только по обломкам – самого дома нет, зато вокруг, на машинах, спортивной площадке, стыдливо грязном подтаявшем снегу – серо-белая пыль. Спасатели тоже в этой пыли, уже не бегают – а устало ходят. Включили яркий прожектор – и ощупывают пятном света стены домов, стоящих впритык к рухнувшему флигелю.
Ему всегда были интересны питерские дома. То, что таких больше нет нигде, он понял еще в детстве – когда приезжал сюда с Заполярья на каникулы. Дворцы его не особенно впечатлили – кроме одного беззастенчиво розового, похожего на слишком сладкое пирожное, что стоит у Аничкова моста на Невском. А вот дома – такие разные, часто обшарпанные и явно уставшие, но вставшие одной стеной на болоте, как забытая своим предводителем армия – они многое видели и могли рассказать. Вот в том, коричневом на Большой Зелениной – в блокаду жила семья людоедов, об этом знали все в округе, поэтому и запрещали детям ходить туда. А этот, серый, у Некрасовского сада, похожий на ассирийский алтарь, был задуман как самый передовой и прогрессивный, здесь должны были быть механические прачечные и пылесосные станции, а в мансарде – общественные помещения для тусовок жильцов. Только реализовать всё это помешала революция – большие современные квартиры поделили на коммуналки, в которых не было даже санузла. Большинство питерских домов в историческом центре как будто стесняются того, какими они были или могли бы стать – и вынуждены прятать свои раны и язвы за рваными зелёными сетками, изредка скидывая на головы прохожим куски дореволюционной штукатурки и клеймёных кирпичей.
Рухнувший дом был на Гороховой – и это был ничем не примечательный доходный дом в стиле «эклектика». Мозаичные полы в его парадных давно истёрли и залили цементом, облицовку каминов – растащили по дачам, и даже ажурную ковку лестничных перил спилили, где смогли. В этом ничем не примечательном доме любили и ненавидели, сочиняли стихи и доносы, рожали детей и убивали по пьяни. Там устроили хостел, где можно переночевать за тысячу рублей, там в коммунальных и в снова отдельных квартирах жили люди – пожилые, которые уже ничего не хотели менять, и молодые – которые пытались поменять свой старый дом, сдирали с уставших стен по пять слоёв старых обоев и красили их модной краской. Но их дом рухнул, потому что устал стоять.
Они снимают, пишут «стендапы», выходят в прямой эфир в утреннем выпуске. Он рассказывает о том, что по предварительной информации жертв и пострадавших нет, дом расселили полтора месяца назад, последнюю семью уговорили съехать вчера, когда увидели, что по дому пошла трещина. Та последняя семья еле успела забрать из квартиры бабушкин самовар – всё, что осталось в память о ней. Но всё забрать, конечно, не успели. В доме остались шкафы из дешёвого ДСП, внутри которых стоял пыльный хрусталь и давно никому не нужный фарфор с неровно заклеенными трещинами. Остались кровати, на которых их владельцы любили друг друга и видели сны про неверных жён. Остались кургузые советские люстры и пыльные аляповатые занавески – некоторые из них до сих пор висят в голых оконных проёмах, цепляясь за потолки и стены, которые больше не могут ничего удержать. Потом станет известно, что на первом этаже делали ремонт, смуглые рабочие с добрыми улыбками зеленоватых от постоянного жевания насвая зубов снесли какую-то не ту стену. Они хорошо умеют сносить стены, даже если они – несущие.
Позже на место ЧП приедет Градоначальник – он в красивом черном пальто пройдет по двору в серо-белой пыли, выслушает доклады и даст комментарий: обошлось без жертв, все службы отработали оперативно, всем окажут помощь. А еще расскажет, что при обследовании руин дома служебные собаки кинологов «сработали» на что-то живое под обломками. Что объявили «минуту тишины», разгребли в том месте обломки и нашли … клетку с хомячками. Градоначальник зачем-то уточнит, что хомячки были «местные». Возможно, они были в серо-белой пыли – как в пыльце на крыльях мотыльков.
Когда он вернётся со съемки, дома никого не будет. Дети и жена проснулись, умылись, позавтракали вкусными для них бутербродами, ушли в школу и на работу – без него.
В комнате дочки кровать осталась незаправленной – розовое одеяло с HelloKitty неаккуратно, но очень уютно лежало скомканным.
Когда дочка придет со школы, она – сразу с порога – крикнет ему:
– Привет, папуля!
И расскажет, что наконец-то научилась подпрыгивать, как Дима Билан на Евровидении. Он не станет ругать её за незаправленную кровать.
Санкт-Петербург
2024 г.
