— Что там у тебя? — насторожился Каценеленбоген.

Ишь ты! Накумаренный, а бдит.

— Надо кое-кому позвонить, — проговорил Соломаха.

Он заметил, как Виталия тоже насторожилась, но всё же ему удалось незаметно сделать пару фотографий. Он сохранит их в облаке, а с телефона удалит. Рискованно, конечно, но так сможет хоть иногда видеть Виталию, любоваться.

Пока Каценеленбоген рассуждал со стариком о русских и нерусях, Соломаха рассматривал получившиеся снимки. Ничего себе девочка вышла. Дело несколько портило сумрачное утреннее освещение, но это не беда. Всё прекрасно видно: и голубые изумлённые глазищи, и тоненькие трогательные запястья, и коленки… Соломаха присмотрелся. Правое колено девушки было изящно заострённым, красивых очертаний. Фарфоровая кожа светилась в сумерках. Но левое! Уродливый довольно свежий шов длиной сантиметров тридцать пересекал ножку наискосок. Коленная чашка деформирована и заметно припухла. Похоже на непростое осколочное ранение. Девчонка наступила на мину, перенесла боль, страх, тяжёлую операцию и всё равно продолжает бегать по минным полям! На этой войне нечего делать таким вот девчонкам с прозрачными глазами. Такие девчонки должны учиться в университетах, встречаться с женихами и бегать в киношку по выходным! Будь проклята эта война!!!

— Включать телефон в серой зоне опасно, — проговорила Виталия.

— Солома у нас заговорённый. Титан! Жена его очень любит, — проговорил Каценеленбоген. — И он без неё ни минуты не может. Посмотрите на его лицо. Он счастлив, потому что от жены сообщение пришло. Верно?

От таких слов Виталия заметно скисла. А Соломаха размышлял, как бы ему наподдать американскому коммунисту напоследок по блюдцам. Коммунист здоров, крепок и вдобавок ко всему под кайфом. При таких условиях ответка может быть жёсткой. Ну как тут быть? Дело ершила ожившая рация.

— Солома, я Птаха. Вижу чужих. Они на подходе. Как принял?

Услышав голос Птахи, Виталия подскочила и хотела уже пуститься наутёк, но Каценеленбоген ухватил её за плечо.

— Стой! — рявкнул он.

— Птичка! — крикнул Соломаха.

Каценеленбоген обернулся и тут же получил прикладом. Соломаха бил расчётливо, в переносье. Оглушенный и ослеплённый Каценеленбоген сложился пополам и тут же получил довесок по шее сзади и сверху. Виталия метнулась к ближайшему подвалу.

— Птаха, я Солома. Принял.

— Чужие в квадрате сорок два. Противник. Как принял?

— Птаха, я Солама. Принято.

— У них коптер. Они его запускают. Я прячусь. Как принял?

— Солома принял. Атаз, старик!

Схватив Призрака в охапку, Соломаха кинулся следом за Виталией.

Каценеленбоген уже залёг неподалёку с автоматом наизготовку. Всё-таки хорошая у амеров выучка. Оглушённый, с разбитой мордой, под кайфом, но тактический навык держит.

Они сховались в загаженном подвале, выжидая неведомо чего. Соломаха видел квадрат голубеющего неба и на его фоне жалкие останки каких-то кустов. Светлое пятно — лицо Виталии освещало мрак подвала, словно лампада. Выражения не разобрать, но она боится. Остро, на грани паники боится. Где-то совсем рядом старик, но дыхания его совсем не слышно. Неужели действительно призрак? Над их головой железобетонное перекрытие подвала. За пределами видимости жужжит моторчиком коптер. Это разведчик или «птичка» оснащены гранатой? Если второе, если оператор опытен, то дела их плохи.

Сердце Соломахи щемит острая жалось. Он обязан защитить обоих. Он закроет их от гранаты своим телом. А если иначе, то мать родила его напрасно. Не шла из головы и искалеченная коленка Виталии. Как же так? Зачем? Девятнадцать лет, а уже с отметиной!

— Коммунист правду про жену сказал? — неожиданно спросила она.

— Про какую жену?

— Про твою.

Соломаха затих, обдумывая ответ.

— Значит, правду…

В голосе девчонки он услышал слёзы…

— Я слишком старый для тебя. Мне тридцать пять лет.

— Ну и что! Мне нравятся мужчины постарше.

— Как? Как ты сказала?? Кто там ещё тебе нравится?!

Выскочить из укрытия, найти Каценеленбогена и отыграться на нём. Не дать коммунисту встать. Запинать ногами, чтобы рёбра затрещали, чтобы плакал и умолял о пощаде.

— Дети, не ссорьтесь. Русским сейчас надо держаться вместе, — голос старика вибрировал, срывался, но он продолжал. — Перед лицом страшной опасности, когда противник озверел и готов идти до конца, надо быть особенно бережными друг к другу…

— Наш противник — это Каценеленбоген? — осторожно поинтересовалась Виталия.

— Каценеленбоген — русский, — прорычал Соломаха.

— Девочка ближе к понимаю ситуации, чем мальчик, — отозвался старик.

Дебаты прервала рация.

— Птаха вызывает Солому.

— Солома принял.

— Они совсем рядом, Солома. Они рядом…

— Принял!

Соломаха замер, жестом призывая старика и девчонку к тишине. Гравий не скрипнул под их шагами. Ни один листочек на посечённых осколками кустах не шелохнулся. Соломаха видел только их ноги до паха. Трое мужиков прокрались мимо сначала слева направо, а потом в обратном направлении. Соломаха весь обратился в слух, но кроме жужжания коптера ничего не слышал. Ни Каценеленбоген, ни Птаха не подавали признаков жизни.

Ничего! Их трое на трое. Шансы фифти-фифти. Так воевать можно. Только вот Птаха. У него снайперская винтовка. Воин поставил её на вооружение расчёта на всякий случай. Сам Воин меткий стрелок, только применить свой навык редко ему удаётся. Ох, и нагорит же им за винтовку! Взять её с собой на такое дело — глупость несусветная. Вооруженный снайперской винтовкой, Птаха в бою бесполезен.

Соломаха не слышал звука выстрела. Где-то вверху раздался треск, и жужжание прекратилось.

— Коптер сбили, — проговорил незнакомый голос, сопроводив это заявление мощной струёй отборнейшего мата.

Говорил он как-то странно. Вроде бы и на суржике, но не по-местному, не по-донецки. Речь его казалась более медленной. Второй кинулся в ту сторону, где залёг Каценеленбоген. Наверное, оттуда и стрелял Птаха.

— Я сдаюсь. Я американский коммунист, — услышал Соломаха знакомый бред.

Возгласы посыпались, как камни с горы. Каценеленбогена ставили на колени, обезоруживали, обыскивали, подхихикивая над именем американца, которое тот им весьма торжественно объявил. Старшего они называли «Юрием Михайловичем». Речь у этого Юрия Михайловича была правильная, с командирскими интонациями. Чувствовал он себя вполне уверенно, но немного всё-таки сомневался.

— У него автомат. Не мог он с автомата коптер сбить. Не может такого быть, — проговорил Юрий Михайлович.

— Та шо тогда делать? — был вопрос.

— Искать того, кто с оптикой. Он где-то здесь. А ты… как тебя там… Тенгиз Тадеушевич? Ты колешься или нюхаешь? Ну как же «не может быть». Ещё как может! Ну-ка, ну-ка, посмотри на меня…

К тому моменту они прошмонали Каценеленбогена основательно, едва не до трусов раздели, но, странное дело, ни грамма порошка не нашли. Неужели Тенгиз Тадеушевич пошёл на такое дело пустым? А как же