Из него вычерпали дом, выходивший окнами на Миусское кладбище, и дверь с табличкой «Блюменфельд», и летний сад в Доме приёмов, где у зелёного фонаря вились ночные бабочки, и ледокол с красной ватерлинией, отплывающий от сверкающей льдины, и кто-то бежит вслед отплывающему ледоколу, и африканскую саванну со стадами антилоп, французского геолога, чьи голые пятки торчали из красной африканской земли, и прыгнувшую, как пантера, Франсуазу Гонкур, и украинца с чёрными пауками и свастиками, и жёлтые, как дыни, осветительные бомбы, и висящего на дыбе Чулаки, и руку с золотым пистолетом, целящую в затылок, и квартал «Альфа» с атакующими штурмовиками, среди которых был птенец Русской истории, и квартал «Бета», к которому по минному полю пробирались слепые, и квартал «Гамма» с нарядными, как тропические птицы, проститутками, и квартал «Дельта» с детьми, среди которых горела, как подсолнух, голова сына, и венчание в церкви, и в проломе мерцали голубые вспышки, и Светоч висел на стволе дальнобойной гаубицы, и Иван Артакович упал в чёрную прорубь, и повешенный мэр, три убитых брата, пленный лётчик под колесом бэтээра. Всё это вычерпывали из него. И мерцающий в чёрных водах бриллиантовый рай, и Млечный путь, словно брызнули в мироздание бриллиантами, и гневную поднебесную деву с мечом и орущим ртом. Всё это вычерпывали. Лана склонилась над ним, погружала ему в разъятую грудь деревянный ковш и вычерпывала. Его становилось меньше и меньше, и была сладость.

Он лежал на лавке и смотрел на Лану. Её лицо освещала стоящая на полу лампа. Подбородок был яркий, губы казались ярко-вишнёвыми, лоб был в тени, и глаза, окружённые тенью, ярко сверкали. Лицо её было незнакомым, но по-прежнему родным и прекрасным.

Они молчали. Он тихо спросил:

— Ты меня отравила?

— Это не больно.

— Ты моя жена, мать моего ребёнка.

— Нет никакого ребенка. Не было зачатия.

— Ты кто?

— Я та, кого послал к тебе Президент. Ты выполнял его замысел. Я помогала тебе исполнить замысел Президента.

— Замысел исполнен?

— Да.

— Мне хорошо, легко. Так легко не быть. Поцелуй меня.

Лана наклонилась и поцеловала его.

— Ты мой пригожий.

Её деревянный ковш погрузился в него и вычерпал ту зимнюю ночь на даче, когда втроём, с мамой и папой, выламывали пластинки льда из железной бочки и смотрели на синюю луну. Он держал тающую льдинку, она была голубой, и он любил голубую луну, и маму, и папу, и то таинственное, чудесное, что ожидало его.

Он почувствовал боль в сердце. В груди распустился красный, с сочными лепестками георгин. Боль была нестерпима. Цветок осыпался и пропал.

Лемнер лежал на лавке. По избе летали прозрачные светляки. Лана сидела недвижно. У её ног горела керосиновая лампа. Лана сидела недвижно час, другой. Дрова прогорели, угли дышали, покрывались сизым пеплом и опять разгорались. Лана тихо запела, бессловесное, русское, одну из песен Чичериной о войне, завыла, по-деревенски, по-бабьи, как рыдают на деревенских погостах. Умолкла, недвижно сидела, пока не начало светать.

Когда рассвело, на озеро у самой избы сел пятнистый вертолёт с красной звездой. Из вертолёта вышел офицер в камуфляже с полковничьими погонами и врач с саквояжем. У полковника были прямые, сросшиеся на переносице брови и маленькие мексиканские усики. Они вошли в избу. Лана поднялась.

— Полковник, можете доложить Президенту, что проект «Очищение» завершён.

Врач наклонился над Лемнером, щупал сонную артерию, искал на запястье пульс.

— Фиксирую смерть, — сказал врач.

Лана плотнее закуталась в шубу, погасила лампу, подхватила сумку. Все трое покинули избу и пошли к вертолёту.

Глава сорок девятая

Священник отец Степан служил в бедном храме посреди села, когда-то богатого, а теперь потерявшего половину домов. Службы были малолюдные, и он огорчался маловерию русских людей. Отец Степан Лукашин был бойцом формирования «Пушкин», который не решился ехать на фронт и был отпущен Лемнером домой с наказом молиться.

Отец Степан завершал службу, отпускал последнего прихожанина и молился один. Он молился о рабе Божьем Михаиле, который был неотмолимый грешник, принёсший людям много несчастий. Отец Степан зажигал в его память свечу, но поминальная свеча не возгоралась. Грешник был неотмолим, и Господь не принимал молитву от отца Степана. Но тот молился ещё и ещё, ставил свечи, и свечи гасли. Он продолжал молиться, веря в бесконечное милосердие Господа, и сотая свеча загорелась. Отец Степан благодарил Господа и просил, чтобы Господь принял грешного раба Божьего Михаила в свой райский сад.

2023–2024