— «Панцирь», мать вашу! Где «Панцирь»?

Вертолёты приближались, волновались в небе, трепетали солнечными кругами винтов. Заходили на боевой разворот.

Лемнер по пояс в люке останавливал их лбом, глазницами, ненавидящим сердцем. Вертолёты шли убивать его, прервать божественный порыв, отшвырнуть от заповедной мечты. Они шли сломать его судьбу, были посланы чудовищной силой, желавшей пересилить божественную волю. Воля Лемнера, не пускавшая вертолёты, была божественной волей.

— Убью вас! — он посылал в вертолёты чёрную стрелу ненависти. Знал, что не промахнётся. Был уверен в точности попаданий. — Убью вас!

Из колонны навстречу вертолётам прянули две клубящиеся ленты. Отыскали в небе машины, коснулись, превращая вертолёты в огненные взрывы. Обе машины с обломанными хвостами крутились, вычерчивали дымные кольца. Осыпая мусор, упали в снега и там горели. Два костра и два дыма, сносимых ветром.

— Я убил их! — кричал Лемнер, грозя кулаком подбитым вертолётам. В снегах к горящим вертолётам бежали солдаты.

Из бэтээра с дырой в борту извлекали убитых и складывали на обочине. Их было шестеро, экипаж и автоматчики. Из дыры сочился едкий чад. Изуродованную машину сдвинули с трассы. Удар ракеты пришелся по профилю Пушкина, среди обугленного железа белел острый носик.

Солдаты из полей волокли раненого пилота. Вытащили на трассу, кинули на бетон. Пилот лежал лицом к небу с голубыми, полными слёз глазами. Его кожаная лётная куртка прогорела на рукаве. Вязаный свитер был порван. Он стонал, из-под мышки сочилась кровь.

— Звание? — Лемнер склонился над ним, стараясь не наступить на лужицу крови.

— Капитан.

— Имя?

— Ежов.

— Лётная часть?

— Вертолётный Елецкий полк.

— У вас там все такие ёжики, что по своим бьют?

— Был приказ.

— Что за приказ?

— Атаковать украинскую колонну, идущую на Москву.

— Значит, ты защитник Москвы? Герой? Не подпустил врага к Москве? Двадцать девятый панфиловец?

— Был приказ.

— И что с тобой делать, капитан Ежов?

— Худо мне. В медсанбат.

— Шестеро русских солдат, которых ты уложил, их мне куда?

— Худо мне. В медсанбат!

Пленный лежал на бетонке перед головным бэтээром, без шлема, с короткими рыжеватыми волосами, голубыми, полными слёз глазами.

— Будет тебе медсанбат, капитан Ежов.

Лемнер молодым упругим прыжком вскочил на броню, поместился в люк.

— Я «Пригожий»! По машинам! Колонне рассредоточиться! Дистанция между машинами тридцать метров! Вперёд!

Он чувствовал, как под толстыми колёсами бэтээра хрустнуло тело пленного. Бэтээр подскочил, словно переехал бревно. Колонна, два десятка машин, нацелив пулемёты в небо, прошла по трассе, оставив на асфальте красное, раскатанное в лист тело с белыми вкраплениями костей. Колонна ушла, а на раздавленную красную плоть прилетела ворона и стала долбить липкий асфальт.

Лемнер мчался к Москве в рёве моторов, ветра и ненависти. Представлял, как министра обороны, вырванного из кабинета, с лицом, похожим на ледниковый валун, косолапого, как таёжный зверь, привезут на Пушкинскую площадь, к чугунному столбу. На столбе светятся жёлтые, как луна, часы, висит хрустальная люстра фонарей, красуется дорожный знак, похожий на рыцарский герб. Министр будет визжать, когда его, с петлёй, станут поднимать в люльке. Толкнут, и он тяжко повиснет, натянув металлический трос, высунув синий язык. Пушкин со своего пьедестала будет молча смотреть на тяжёлую тушу. На крыше «Известий» электронной строкой польются стихи: «Среди зелёных волн, лобзающих Тавриду, на утренней заре я видел нереиду».

Зрелище было сладостным. Лемнер представлял, как ворвётся в Москву, прочешет все кремлёвские кабинеты, все подземные бункеры, все тайные убежища. Оповестит народ, что Президента нет, его тело растворили в серной кислоте. Страной управлял узурпатор, расплодил дойников. Лемнер прикажет отлавливать двойников, доставлять на берег Москвы-реки, к парку «Зарядье», и спускать под лёд, возглашая над каждым: «Президент Российской Федерации Леонид Леонидович Троевидов!»

Лемнер продолжал ненавидеть, но теперь его забавляла мысль, как московский мэр, лукавый, чуткий, угодник верховной власти, творец аттракционов, встретит его в Москве. Навстречу выйдут герои пушкинских сказок. Белочка, грызущая золотые орехи. Тридцать витязей прекрасных в картонных позлащённых шлемах. Царь Салтан и князь Гвидон в затейливых чалме и тюрбане. Будут постелены половики, изображающие «неведомые дорожки», и по ним поскачут «неведомые зверушки». Понесут хрустальный гроб с балериной Большого театра, которой Лемнер когда-то послал букет цветов.

И в грохоте барабанов, звоне бубнов, вое дудок, окружённый жонглёрами, канатоходцами, русалками, в толпе колдунов, ведьм, золотых рыбок, в обществе Татьяны Лариной и Евгения Онегина, Мазепы и Карла Двенадцатого, Петра Первого и Екатерины Второй, жён непорочных и отцов-пустынников — среди всего этого танцующего, пляшущего, плюющего, жующего окружения появится Пушкин. В цилиндре, фраке, с тихой улыбкой. То будет мэр в облачении поэта. У него в руках большой золочёный ключ от кремлёвских ворот. Пушкин, любезно раскланиваясь, на бархатной подушке преподносит Лемнеру ключ от Москвы.

Лемнер, по пояс в люке, нёсся в головном транспортёре, как железный кентавр. Мимо летели снега, туманились города, синели леса. Он был волен, «могуч и яростен, как бой». Он мчался к Величию. Вся его жизнь была бой за Величие. Он выиграл этот бой, оказался наедине с Русской историей. Она распахнёт перед ним врата Успенского собора, зажжёт бесчисленные лампады и возложит на него золотой венец.

Он вдруг подумал о Лане. Её любимое лицо всплыло из снежных полей и синих лесов. Он отмахнулся от неё, прогнал туда, откуда она явилась. В снежные поля и синие леса, в прошлое, от которого отвернулся. Мчался в будущее, восхитительное, светоносное.

Трасса была пустой, без машин. Машины в страхе разбегались, увиливали от колонны, прятались на соседних дорогах, забивали просёлки. Таков был порыв колонны, что весть о ней, как ударная волна, летела впереди, сметая преграды. Трасса, тёмная, прямая, отливала сталью. Лемнер чувствовал её, как линию жизни, ведущую от рождения к Величию.

Осталась в стороне Тула в железном тумане оборонных заводов. Впереди был Серпухов. За Окой начинались московские земли. Границу московских земель бэтээр перелетит, как буран.

Лемнер увидел впереди на тёмной трассе едва различимое белое пятнышко. Пятнышко приближалось, увеличивалось, светилось, было живым. Это был человек. Лемнер сквозь набегавшие от ветра слёзы хотел его разглядеть. Девочка в белом платье, в белых чулочках, в светлых туфельках стояла на дороге, брошенная среди зимних полей. На ней не было шапки, волосы кудряшками падали к плечам. В ней было сиротское, мучительное, беззащитное. Она мешала колонне, была помехой на его пути к Величию. Её послала всё та же сила, что не желала ему победы, не пускала к Величию.

Девочка приближалась. Были видны её голые ручки, криво поставленные тонкие ножки, бледное, несчастное, с испуганными глазами лицо.

— Командир! — крикнул