– Господин, вас ждет какая-то женщина, она у вас в номере.

Мудрец, словно безумный, ринулся в свою комнату. Там действительно была женщина, но какая старообразная, жалкая! Лицо желтее банана, заплаканные глаза, потрепанный синий халат…

– Кто ты? – разинул рот Мудрец, невольно глотнув гостиничного воздуха, пахнувшего опиумом.

– Тань Юй-э, – робко ответила женщина. – Разве ты не узнаешь меня?

– Зачем ты пришла? – Мудрец сел на кровать и сунул в рот сигарету.

– Значит, ты меня больше не любишь?! – зарыдала женщина, утирая рукавом слезы.

– А кто виноват, что ты так изменилась?

Мудрец яростно чиркнул спичкой и несколько раз затянулся.

– Просто я сейчас меньше напудрена, а ты в прошлый раз больше выпил. Как все это ужасно!

– Ну, так зачем ты пришла?

Тань Юй-э попыталась сдержать слезы.

– Говори, говори, старушка!

Женщина наконец овладела собой:

– Господин Чжао, я пришла к вам с мольбой. Вы ведь уроженец Маньчэнского уезда?

– Да.

– Я тоже, поэтому и пришла к вам за помощью.

Услышав, что Тань Юй-э – его землячка, Мудрец заметно смягчился:

– Что с тобой случилось? Расскажи!

– Я уехала из дома шесть лет назад, поступила в здешний пединститут и вышла замуж за одного юношу, вашего однофамильца. Но через год он умер! Институт я бросила, работы не нашла, а домой не могла вернуться – родители от меня отреклись. Единственное, что мне оставалось, – это снова выйти замуж, иначе я умерла бы с голоду. И вот с улыбкой на устах и с болью в сердце я начала ловить мужчин! Мне было тогда двадцать пять, я еще не успела подурнеть, да и одета была лучше. В общем, через три месяца после смерти мужа я подцепила одного торговца солью и спала с ним, потому что не было другого выхода. По ночам, когда он храпел, я плакала. Но и тут мне не повезло: торговца убили солдаты и дочиста ограбили. У меня ничего не осталось, кроме собственной жизни…

Мудрец, заслушавшись, выбросил в плевательницу еще не докуренную сигарету, а Тань Юй-э, вздохнув, продолжала:

– Да, хотя сердце мое умерло, я должна была жить – ведь смерть так страшна! Потом я сошлась с одним офицером, но не прошло и года, как деньги у него кончились, а после войны между чжилийскими и фэнтяньскими генералами [36] он остался не у дел. Когда у военных есть деньги, они тратят их не задумываясь, когда нет – идут на все, забыв и стыд, и совесть! Угрожая пистолетом, он заставил меня заниматься вымогательством…

Тань Юй-э устремила невидящий взгляд на картинки, висевшие на стене, и долго молчала, не в силах произнести ни слова.

– Продолжай, Тань! – мягко попросил Мудрец.

– Он каждый день высматривал на улице каких-то юношей, заставлял меня соблазнять их, а потом обирать. Даже говорить об этом тяжело. Наконец очередь дошла до вас, но, когда я услышала, что вы мой земляк, мне стало вас жалко. Я давно знала, где вы живете, и все-таки не приходила. А сегодня пришла только потому, что он уехал в Пекин. Пришла не обманывать вас, а умолять – увезите меня на родину! Я готова быть вашей наложницей, служанкой – кем угодно; если же я вам не нужна, то хоть умру в родных местах. Одна я не могу уехать, потому что он не дает мне ни медяка, боясь, что я сбегу. Красивую одежду, в которой я была в тот раз, он захватил с собой, чтобы я ее не продала. Спасите меня, господин Чжао! Он должен вернуться ночью, так что действуйте быстрее, если вы милосердны!

Женщина бросилась перед Мудрецом на колени. Тот, ни слова не говоря, поднял ее, снова закурил и нахмурился. Он был в большом затруднении: увезти ее на родину значило навлечь на себя гнев офицера. Драки он не боялся, однако человек с пистолетом – это не безоружный ректор! «Надо бы ее увезти, она ведь моя землячка, но что делать потом? Для наложницы она слишком некрасива, а умереть и здесь сумеет. К тому же офицер может за нами погнаться!»

Мудрец снова сел на кровать и, обхватив голову руками, проговорил:

– Я не могу взять тебя с собой… Во-первых, я женат, а во‑вторых, дома я не хозяин. Лучше я дам тебе денег, и уезжай, куда хочешь. Пойми, у меня самого уйма всяких трудностей! – Он порылся в бумажнике. – Вот тебе тридцать юаней!

Тань Юй-э робко взяла деньги и спрятала их в карман:

– Спасибо, господин Чжао, это мой единственный шанс, я должна немедленно уехать! Что будет дальше – одному богу известно, но до самой смерти я не забуду вашей милости. И вы не забывайте, что от бутылки водки мужчина способен принять беззубую старуху за красавицу, а напудренное женское лицо может погубить его. Мне удалось проверить это на собственном опыте, именно потому, что я потаскуха, потерявшая стыд. К несчастью, кроме совета, мне нечем отплатить за вашу доброту!

Она поклонилась и, утирая слезы, вышла.

Глава одиннадцатая

В Китае обычно бьют тех, кто послабее. Наши солдаты бьют крестьян, студенты – преподавателей, потому что и тех и других легко бить. Зато солдат студенты не трогают, а солдаты не трогают иностранцев. И те и другие считают, что справедливости в мире не существует: у кого винтовки и пушки, тот и прав. Поэтому бить – значит вершить справедливость во имя неба. Солдаты и студенты великолепно усвоили этот принцип, постоянно им руководствуются, но иностранцам говорят: «Мы за мир, мы против войны!» Студенты рассуждают о патриотизме и в то же время выступают против введения в учебные программы военной подготовки; они ратуют за спасение народа и спокойно наблюдают за тем, как солдаты терзают народ, даже не пытаясь им помешать. Такая «нелогичность», наверное, свойственна только китайской молодежи.

Мудрец – типичный представитель молодежи нового типа – колотил однокашников, связывал ректора, но не посмел тронуть офицера, растлившего Тань Юй-э. Офицер – существо высшего порядка, его бить не положено. Правда, можно было обратиться в суд, но Мудрец не любил хлопот. Почему же он в таком случае поднял руку на ни в