Лао Шэ
Мудрец сказал…
Серия «Эксклюзивная классика»
Перевод с китайского В. Семанова
© Перевод. В. Семанов, наследники, 2024
Глава первая
Есть в Пекине две башни – Башня колокола и Башня барабана [1]. Позади них стоит множество пансионов, один из которых зовется «Небесной террасой». На его узких и невысоких дверях красуется блестящая латунная дощечка с надписью: «Специально для студентов. Полное обслуживание и стол». В действительности же эта надпись ни к чему не обязывала. «Специально для студентов»? Но в комнаты, если они пустовали, могли поселить кого угодно, даже имеющих весьма отдаленное отношение к наукам. «Полное обслуживание и стол»? Но тому, кто не хотел сбросить лишний вес, не рекомендовалось столоваться в «Небесной террасе», хотя плата за еду здесь была так же высока, как и плата за жилье.
И все-таки дела пансиона не шли хуже от того, что вывеска оставалась только вывеской. Что и говорить, состав жильцов здесь был весьма пестрым, пища оставляла желать лучшего, но студенты валили в «Небесную террасу» валом, потому что здесь можно было насладиться вещами, не дозволенными в других пансионах. Если, к примеру, будущий ученый муж хотел сыграть в кости, хозяин предоставлял ему для компании девицу не первой молодости, зато уверял, что ее можно сравнить только с цветком или нефритом. Если клиент желал выпить, ему подавали настоящий «раскаленный нож» [2], который завозят контрабандой с севера, налитый в свиные пузыри.
В пансионе было всего двадцать комнат, а жильцов – примерно тридцать, поскольку некоторые жили по двое, а сразу двумя комнатами не владел никто. Двор делился пополам невысокой стенкой, разрисованной фигурами людей, чертей и лис. Говорили, будто это эпизоды из «Странных историй Ляо Чжая» [3], но, к несчастью, так никто и не мог определить, что это за эпизоды.
Внешняя и внутренняя части пансиона сильно отличались друг от друга. Передний дом был довольно чистым и состоял из пятнадцати комнат, выходивших окнами на три стороны – север, юг и запад. В заднем доме находились остальные пять комнат (две выходили на север, а три – на запад) и четыре подсобных помещения: контора, кладовая, кухня и уборная. Студенты, любители старины, не раз слышали от хозяина, что прежде в этих домах жили две семьи и что разрисованная стенка воздвигнута на месте прежней высокой стены. Еще хозяин со слезами добавлял, что, когда эту развалившуюся стену ломали, он обнаружил в ней небольшого медного бодхисаттву[4], продал его за три серебряных доллара, а потом кто-то перепродал божка одному американцу за шесть долларов… Любители старины до сих пор сочувствуют хозяину, но мало кто знает о том, какой эпохи этот бодхисаттва.
Внешний дом обитатели прозвали «запретным городом» [5] – за его строгость и официальность, а внутренний – сеттльментом[6], за тишину и уединенность. Следует признать, что эти названия были даны весьма метко, так как в переднем доме (там из пятнадцати комнат целых две не протекали во время дождя!) квартирную плату взимали более высокую и его жильцы чувствовали себя истинными аристократами, а в заднем доме, удаленном от улицы, было очень удобно пить вино и играть в кости. Особенно тихо и уединенно, словно в сеттльменте, было в уборной: там жилец мог отсидеться, если, скажем, не желал видеть кого-нибудь из приятелей или заимодавца – точь-в-точь как политики, скрывающиеся от властей, отлеживаются в иностранных больницах.
Описать обитателей «Небесной террасы» – дело нелегкое, поскольку они постоянно менялись и редко жили здесь больше полутора лет, исключая тех, кто не любил переезжать с места на место. Кроме того, каждый из них обладал особым обликом и характером, которые следовало бы изобразить подробно, так как биография любого человека не лишена интереса. Скажем, Ван Верзила, живший в заднем доме, любил распевать арии из музыкальной драмы «Рассечение желтого халата», а Сунь Мин-юань из переднего дома славился кашлем, напоминающим разрывы хлопушек. Глубокой ночью Ван своим пением старался заглушить кашель Суня, и об этом можно написать целый роман. Стоило бы изобразить и длинную трубку владельца пансиона Цуя, и не менее длинный синий халат слуги Ли Шуня – с короткими рукавами, широким воротом и вечно оторванными пуговицами. Но мы вынуждены отбирать главное и писать просто, хотя сознаем, что наше упрощенное изображение далеко от подлинной жизни «Небесной террасы». Очень хотелось бы, чтобы у читателя нашей книги в ушах все время стояли пение Вана и кашель Суня, а перед глазами – трубка Цуя и халат Ли Шуня, тоже не лишенный некоторой исторической ценности. Только так читатель сможет хотя бы в небольшой степени постичь сложную обстановку в пансионе «Небесная терраса».
Когда старуха покупает хурму, она выбирает самую крупную; когда историк пишет о прошлом, он предпочитает писать о людях необычных – к примеру, с красными бородами и синими лицами [7]. Естественно, что и прозаик часто впадает в такую же вкусовщину, хотя обычно он умнее старух и историков и понимает, что большая хурма может вдруг оказаться чересчур терпкой, а люди с красными бородами и синими лицами не обязательно героические личности. Так или иначе, но из всех обитателей «Небесной террасы» нам придется выбрать лишь нескольких.
Самой лучшей и самой просторной комнатой считался третий номер, то есть средняя из комнат переднего дома, выходящая окнами на север. Это были своего рода императорские покои, Дворец золотых колокольчиков, и жить в нем полагалось человеку незаурядному, способному властвовать над обоими домами пансиона. И он действительно был самым давнишним обитателем «Небесной террасы», живым носителем ее истории. Стоило ему шевельнуть пальцем, как атмосфера в пансионе резко менялась. Мало того, он был поистине скромным и благородным человеком, уважительно относившимся не только к друзьям, но и к слугам, которые редко слышали от него дурное слово. Лишь изредка, когда ему приносили чересчур жидкий чай или сверх меры подогретое вино, он ласковым голосом, напоминающим звон золотых и нефритовых украшений, говорил: «Мер- завец!»
Но это еще не все. Он был автором трактатов «Введение в игру в кости» и «Основные принципы музыкально-театральной критики», благодаря чему соседи не просто любили его, а гордились тем, что живут рядом с таким просвещенным человеком. Он учился в университете Прославленной справедливости, занимался философией,
