– Не сердись. По трудовому законодательству работать свыше восьми часов запрещено.

– Выходит, из-за того, что он спит, мы не можем погрызть семечек?! – вскипел Мудрец.

Все были сражены таким убийственным доводом.

– Но нельзя забывать о гуманности! – пробормотал себе под нос Мо Да-нянь.

– Ладно, – смилостивился председатель. – От семечек можно отказаться гуманности ради, но от сигарет…

– Вот тебе сигареты, возьми! – У Дуань поспешно раскрыл свой серебряный портсигар и протянул Мудрецу. Тот взял сигарету, прикурил, затянулся, и его праведный гнев стал постепенно улетучиваться вместе с дымом.

– Я все же не умею владеть собой, – стал каяться Мудрец, – не могу сдержаться. Зато ты, старина Мо, воплощение благородства, как святой Конфуций. Ну, а теперь к делу. Почему не явился Ли?

– Ты еще удивляешься! – протянул У Дуань. – Он же против прекращения занятий. Очень хорошо, что не пришел.

– Председатель! – торжественно пропищал Чжоу Шао-лянь, раскрыв свой крохотный, как у рыбки, рот. – На сей раз забастовка необходима. Вспомните, как жестоки наши тупые преподаватели, как неумолим со своими приказами ректор. Если не сопротивляться, мы засушим в наших сердцах цветы свободы, заглушим доносящиеся до нас соловьиные трели. Долой! Долой экзамены, напоминающие экзаменационную систему в старом Китае, долой приказы, достойные только империалистов! – Он перевел дух. – Таково мое мнение как литератора. – Он снова перевел дух. – Что же касается действий и их последовательности, то они еще не сложились в моем сознании. Одно мне ясно – долой!

– Блестяще! – воскликнул председатель. Потом взглянул на дымящуюся сигарету и добавил: – Чтоб ее черти взяли! Чем больше куришь, тем противнее!

Презрительно скривившись, Мудрец швырнул окурок на пол, но этим воспользовался Чжоу Шао-лянь, поскольку чувствовал, что еще не выговорился:

– Ты, вероятно, забыл, старина Чжао, что это сигареты У Дуаня – тончайшего аромата золотистый табак в белоснежной бумаге, да еще с иностранными буквами.

– Да, я достоин смерти, – сокрушенно промолвил Мудрец, вспомнив, откуда у него сигарета. – Не сердись на меня, дорогой У. Пусть я буду последним мерзавцем, если со зла обругал твои сигареты!

У Дуань сунул руки в карманы и, слегка покраснев, гордо выпрямился:

– Если бы не Чжоу, ты бы и не подумал каяться. Вообразил себя героем и считаешь, что тебе все дозволено. Для тебя герой без ругани просто не герой. Что ж, председатель, продолжай в том же духе!

– Хватит вам! – с улыбкой попытался помирить их Мо Да-нянь. – Гораздо важнее обсудить наши дела. Говори, Оуян, не обращай на них внимания!

Оуян Тянь-фэн раскрыл было рот, но председатель не дал ему и слова вымолвить. Он хотел показать, что не только раскаивается в содеянном, но и готов наказать себя:

– Дорогой У, с нынешнего дня я вообще брошу курить, вот увидишь. Ведь в табаке – страшный яд, никотин! Торжественно заявляю: если кто-нибудь увидит, что я курю, пусть даст мне хорошего пинка!

Видя, что У Дуань по-прежнему молчит, Мудрец обратился к Оуяну:

– А теперь послушаем тебя.

– Я буду рассуждать не с литературной точки зрения, а с практической, – заявил Оуян, улыбаясь и в то же время сохраняя на своем красивом лице выражение древнегреческих статуй. – И ректор, и преподаватели, и служащие университета боятся силы. Так вот, если они снова устроят нам экзамены, мы будем бить их. – Он многозначительно засучил рукава своего халата и обнажил два белых кулачка, похожих на пампушки. Голубые жилки на лице у него вздулись и напоминали нежные стебельки лотоса, нарисованные акварелью. Красивый рот, из которого вылетали все эти резкие слова, казался бутоном, готовым вот-вот лопнуть. Это производило ошеломляющее впечат- ление.

– Браво, Оуян, ты абсолютно прав! – вытянув шею, заорал Мудрец и бешено зааплодировал – громче, чем если бы перед ним был знаменитый актер, исполняющий женские роли в китайском классическом театре.

Слово попросил У Дуань:

– У нас уйма причин выступать против ректора. Знаете, кто он по происхождению? Сын лоточника, торговца мануфактурой! – И У Дуань торжествующе обвел всех глазами, радуясь, словно путешественник, обнаруживший в море остров из чистого золота. – Конечно, все мы за равенство и демократию, но сын лоточника в роли ректора – это уже слишком!

– Он совершенно прав! – воскликнул председатель и вдруг зевнул.

Глядя на него, стали зевать и остальные.

– Может быть, откроем окно, господа? – спросил Мо Да-нянь, вставая.

Никто не ответил. Так и не дотянувшись рукой до окна, он неловко стряхнул с колен пепел и снова сел.

– Никому нет до тебя дела, Мо Да-нянь! – промолвил Чжоу Шао-лянь, с присущей ему поэтической наблюдательностью заметив, что Мо от духоты так раскраснелся, будто его нарумянили.

– Председатель! – взмолился Мо Да-нянь. – Я изнемогаю. Заранее присоединяюсь к вашему решению и отправляюсь спать, а вы тут совещайтесь на здоровье.

– Великий председатель, извини меня! Мои черные зрачки и белые белки больше не в силах противостоять натиску отяжелевших век! – нараспев произнес Чжоу Шао-лянь, следуя за Мо Да-нянем.

– До завтра! – едва успел бросить им Мудрец.

– Председатель! – недовольно воскликнул Оуян Тянь-фэн. – Не можем же мы просто так разойтись. Надо решить – будем мы бить или не будем…

– Конечно, будем! – твердо сказал Мудрец, обращаясь к Оуян Тянь-фэну и У Дуаню, поскольку в комнате никого больше не осталось. – Итак, на общем университетском собрании я могу сказать от имени всей «Небесной террасы», что мы решили бить?

– Да, другого выхода нет! – поддержал председателя Оуян Тянь-фэн.

Тем временем Мо Да-нянь с Чжоу Шао-лянем вышли во двор и увидели первый снег, стыдливо белеющий на земле. Чжоу Шао-лянь запрыгал от радости и завизжал своим тоненьким голоском:

– Эй, ребята, выходите полюбоваться первым снегом! Он такой белый!

Мудрец кубарем слетел с постели и ринулся во двор. За ним последовали У Дуань и Оуян Тянь-фэн, но Оуян был мерзляком и во двор не вышел, а юркнул в свою комнату – грациозно, как кошечка. Раскинув руки, юноши полной грудью вдыхали свежий, морозный воздух. Снежинки попадали Мудрецу в нос, таяли на пухлых губах, а он хохотал, приговаривая: «Ох как здорово!» Чжоу Шао-лянь, стоя на крыльце, силился срифмовать к случаю несколько стихотворных строк, но вспомнил лишь одну древнюю строчку и попытался выдать ее за свою собственную:

– Северный снег проник на юг…

– Варварский снег заморозил всех! – машинально продолжил Мудрец. – Правильно я говорю? Это, кажется, стихи Ду Фу? [12]

– Там не «варварский снег», а «варварские тучи». Снег ведь белый, значит, во второй строчке для разнообразия должно быть серое! – буркнул Чжоу Шао-лянь и, недовольный, вошел в дом.

– Старина У! – крикнул Мудрец, тут же забыв о Чжоу. – У тебя остались еще сигареты?

– Ну-ка,