древности и лихо разрубил узлы! Но то, что красочно и убедительно в мифологии, оборачивается огорчительной неудачей, если имеешь дело с конкретным современным сюжетом. Это в дастане герой совершал подвиг за подвигом по той простой причине, чт о он - герой и так ему положено по его геройскому званию. Повесть в конце получилась скомканной, недосто верной, торопливой. Я бы не поленился переписать ее еще и еще раз, но не знал - как, не видел, что там еще переделать. Я и теперь могу лишь позавидова ть Льву Толстому, который несчетно принимался за своего «Хаджи Мурата». И дело же здесь не в трудолюбии, усидчи вости, терпении, взыскательности. Меня поражает его удивительная, необъяснимая орлиная зоркость: он в каждой фразе, в каждом повороте событий, в каждом движении мысли понимал, что именно его не устраи вает, он в точности знал, как добиться нужного оттенка, как еще улучшить текст, казалось бы, и без того совершенный.

Так или иначе, повесть «В бушующих волнах» - мое первое произведение, которое увид ело свет и попало на суд к читателям. Правда, как показали дальнейшие события моей жизни, и это не послужило толчком для постоянной, а не от случая к случаю, литературной работы. По прошествии многих лет мне трудно сказать - плохо, что так случилось, или хорошо. Я не нараба тывал мастерства, методично сидя за письменным столом (а только за письменным столом, в бесконеч ных черновиках, отброшенных и заново написанных вариантах, фраза за фразой, оно и рождается). Зато - я жил, я накапливал запас жизненных наблю дений, размышлял о том, что мне пришлось увидеть... А без этого нет и не может быть никакой литературы. ...Я сейчас не пишу повесть моей жизни, а перелис тываю ее отдельные страницы. Я был сыном своей степи, которая вспоила меня и вскормила, и я понимал, к ак нужны ей люди, обладаю щие научными познаниями в сельском хозяйстве. Может быть, потому, что в моей памяти был слишком жив страшный джут кабаньего года, я выбрал Омский

сельскохозяйственный институт, он назывался тогда Сибак (Сибирская академия). Но пос ле первого курса меня мобилизовали на год - для работы в аулах. Потом срок мобилизации был продлен на два года, и я навсегда оторвался от налаженной институтской учебы. Работа в сельском хозяйстве, как и военно - мили цейская деятельность, не стали содержани ем всей моей жизни. Меня по - прежнему привлекала нетро нутая белизна листа бумаги, она заставляла заново переживать события, участником которых я был, заставляла думать и вспоминать о том, что я видел, что знаю, о чем должен рассказать. Ведь никто другой ни когда не сделает этого за меня. Оказывается, за сорок лет я написал не так уж много. Два романа, около десяти повестей и пьес, четыре десятка рассказов. «Лучше меньше, да лучше», Я ста рался придерживаться этого правила, но не собираюсь навязывать его всем . Я достаточно прожил на свете и понимаю: то, что хорошо для меня, не обязательно хорошо для всех. (К сожалению, только писать мень ше бывает куда проще, чем лучше )

Повесть «В бушующих волнах» - тысяча девятьсот двадцать восьмой год. К ней примыкают и неко торые рассказы, написанные в разное время, - о больших социальных переменах в степи, о том, как степной народ сам готовил перемены в своей судьбе. Сюда же я бы отнес и драму «Амангельды» - о вожаке народного восстания в самый канун революции. Незадолго до в ойны меня привлекла судьба нашего выдающегося поэта и композитора. Его звали Ахан -сери. Он был муллой, занимал в обществе видное положение - и бросил все, ушел в искусство, которое и в конце XIX века считалось занятием не совсем при личным, ненадежным, неу стойчивым, а для муллы - и вовсе грешным. Мулла в прошлом - у него были свой счеты с богом, и Ахан стал, пожалуй, первым в казах ской поэзии откровенным бунтарем, выступавшим то насмешливо, то гневно против незыблемых устоев религии. Отдельные эпизоды его бурной биографии прямо просились в пьесу, и мне казалось, что я должен написать ее. Под названием «Ахан -сери» - «Актокты» она шла во многих драматических театрах;

Мне всегда представлялась нерасторжимой цепь событий в судьбах поколений. Но обращение к про шлому, без которого и настоящее не могло бы наступить, иные недальновидные или слишком дальновидные критики, в угоду скороспелой моде, постарались объявить уходом от действительности, как будто писатель может куда -то скрыться от своего времени! Я считал д ля себя необходимым подробно рассказать о том, как еще при царе исконные кочевники находили в своей степи новые дороги - и становились рабочими на меднорудных и угольных предприятиях в местности, обильно поросшей караганом, откуда и пошло ее название - Караганда. Их непростые судьбы, их новое понимание своего места под солнцем - все это легло в основу романа «Пробужденный край». Должен сознаться, что я никогда не мог безраз дельно сосредоточиться на какой -то одной теме, вопреки бытующей ныне узкой специали зации. Потому -то я и возвращался в своих книгах - то в аул Жанбырши, к потомкам знатного казахского рода, то в степь, охваченную огнем гражданской войны, то

обращался к памяти поэта, первого у казахов поэта, ставшего певцом революции. От забавной истории, случившейся в поезде, переходил к древней легенде, сохранившейся в роду найманов, а потом начинал рассказ по своим японским впечатлениям после посещения Хиросимы и Нагасаки... Может показаться, что я недопустимо разбра сывался, и не только в выборе жизненн ого материала. В самом деле, и прозу писал, передовицы и очерки в газете, и пьесы, сценарии документальных и игровых фильмов, Занимался переводами, выступал в качестве литературного и театрального критика. Но причина тут не в легкомыслии и не в самонадеянн ости. Нацио нальным писателям моего поколения (и не только казахским, но и киргизским, узбекским, туркменским и таджикским - тоже) приходилось быть едиными даже не в трех, а во многих лицах. Звонили из газеты: «Ты писателем стал, а нам нужен очерк и еще - рецензия на новую книгу». Встречался режиссер театра и упрекал: «Ты же писатель, а нам требуется пьеса, своя». Приходили композиторы: «А что, если вы подумаете над либретто, либретто для оперы?»

Либретто для оперы?.. Я в любую минуту мог пред ставить зарос шие берега озера Кожабай, услышать голос дяди Ботпая и его дочери Батимы. Они первыми