— Я почти не знал семью Пидженов, — сказал Спейд.

— Они жили рядом со мной и Джарджем, — ответила Сэл. — Не богато, но держались на плаву, пока не исчез Джим. После этого Дженн не смогла платить за жилье, ее выселили, и я так и не узнала, куда она делась.

— Я даже не знал, что Джима забрали вербовщики.

— Дженн горько жаловалась на это всем, кто хотел слушать, но в таком же положении столько женщин, что особого сочувствия она не встретила.

— По моим прикидкам, так насильно забрали около пятидесяти тысяч человек, — сказал Спейд. — Судя по «Морнинг Кроникл», в Королевском флоте около ста тысяч человек, и где-то половина из них рекрутированные таким образом.

Сэл присвистнула.

— Не знала, что так много. Но почему Дженн не получила пособие для бедных?

— Она подавала прошение в приходе Святого Иоанна, где живет, — сказал Спейд. — Тамошний викарий, Тит Пул, порядочный человек, но, видимо, Хорнбим сидел там в качестве чиновника по надзору за бедными. Он отменил решение Пула и заявил, что Дженн пособие не положено.

Сэл с отвращением покачала головой.

— Люди, что правят этой страной, — сказала она. — До чего они еще опустятся?

— А что сейчас в городе говорят о Томми?

— Два лагеря, так сказать, — ответила Сэл. — Одни говорят, что ребенок есть ребенок, другие — что вор есть вор.

— Полагаю, большинство фабричных в лагере сочувствующих.

— Да. Даже в хорошие времена мы знаем, что все может измениться, и нищета может нагрянуть очень быстро. — Она помолчала. — Ты же знаешь, Кит теперь хорошо зарабатывает.

Спейд знал. Кит получал тридцать шиллингов в неделю как управляющий фабрикой Эймоса.

— Он этого заслуживает, — сказал Спейд. — Эймос его очень ценит.

— Кит и половины не тратит. Он знает, что деньги приходят и уходят. Копит на черный день.

— Очень мудро.

Она улыбнулась.

— Хотя новое платье мне все-таки купил.

Спейд вернулся к делу Пиджена.

— Не могу поверить, что они повесят маленького Томми.

— Я от этой братии чего угодно могу ожидать, Спейд. Такие люди, как ты, должны быть мировыми судьями, олдерменами и членами парламента. Тогда, может, мы и увидели бы перемены к лучшему.

— А почему не такие, как ты?

— Женщины? Мечтать не вредно. Но если серьезно, Спейд, ты пользуешься авторитетом в этом городе.

Это было проницательно со стороны Сэл. Спейд и сам подумывал о том, чтобы баллотироваться в члены парламента. Это был единственный способ что-то изменить.

— Я думаю об этом, — сказал он.

— Хорошо.

На следующий день начались квартальные судебные сессии. Зал совета в Ратуше был набит битком. Хорнбим восседал на судейской скамье в качестве председателя, держа у лица надушенный платок, чтобы отбить запах толпы. С ним были еще двое судей, по одному с каждой стороны, и Спейд надеялся, что они окажут смягчающее влияние. Перед ними сидел писарь, Люк Маккаллох, в чьи обязанности входило консультировать их по вопросам закона.

Судьи быстро разобрали несколько дел о побоях и пьянстве, затем ввели Томми Пиджена. Дженн умыла его и подстригла, и кто-то одолжил ему чистую рубашку, которая была ему велика и оттого он выглядел еще меньше и беззащитнее. Теперь, когда у Спейда был собственный сын, пяти лет от роду, непризнанный, но горячо любимый, он остро чувствовал, что детей нужно лелеять и защищать. Ему было ненавистно видеть, как Томми оказался под безжалостным гнетом закона.

Как всегда, присяжных набрали из тех, кто проходил по сорокашиллинговому цензу, то есть из состоятельных собственников города. Спейд знал большинство из них. Они считали своим долгом оберегать город от воровства и всего, что могло бы угрожать их возможности вести дела и зарабатывать деньги. Им предстояло решить, достаточно ли вески улики против Томми, чтобы передать его дело для разбирательства в вышестоящий суд ассизов. Только суд ассизов мог рассматривать дела, караемые повешением.

Главным свидетелем был Джозайя Блэкберри. Он был напыщен, но Спейд считал его честным, и тот рассказал свою историю просто. Он видел, как мальчик украл ленту, схватил его и держал.

Элси Маккинтош вызвали для подтверждения показаний. Она сказала примерно то же самое, и дело было доказано. Но когда Хорнбим поблагодарил ее за свидетельство, она сказала:

— Я сказала правду, но не всю правду.

В зале стало тихо.

Хорнбим вздохнул, но не мог ее проигнорировать.

— Что вы имеете в виду, миссис Маккинтош?

— Вся правда в том, что этот мальчик голодал, потому что его отца забрали вербовщики, а его матери отказали в пособии для бедных.

По залу пронесся ропот негодования.

Спейд увидел, как лицо Хорнбима застыло в маске подавленного гнева.

— Мы здесь не для того, чтобы обсуждать пособия для бедных.

Элси повернулась к обвиняемому ребенку.

— Зачем ты взял ленту, Томми?

Наступила мертвая тишина, пока суд ждал ответа.

— Чтобы мама могла ее продать и купить хлеба, потому что нам нечего было есть, — сказал Томми.

Где-то в зале всхлипнула женщина.

Наконец Элси повернулась к присяжным.

— Если вы отправите этого мальчика на суд присяжных, вы его убьете, — сказала она. — Взгляните на него хорошенько. Посмотрите в эти испуганные глаза, на эти щеки, которые еще ни разу не знали бритвы. Уверяю вас, вы будете помнить это лицо до конца своих дней.

— Миссис Маккинтош, — сказал Хорнбим, — вы засвидетельствовали, что отца обвиняемого забрали вербовщики.

— Да.

— Откуда вы это знаете?

— Его жена мне сказала.

Хорнбим указал на Дженн.

— Миссис Пиджен, вы видели, как забирали вашего мужа?

— Нет, но мы все знаем, что случилось.

— Но вас там не было.

— Нет, я была здесь, в Кингсбридже, и смотрела за маленьким мальчиком, которого вы хотите повесить.

Толпа сердито загудела.

— Значит, никто точно не знает, что Джима Пиджена забрали вербовщики, — настаивал Хорнбим.

Дженн молчала.

Тогда вперед вышел Хэмиш Лоу.

— Я там был, — сказал он. — Я зашел в паб в Комбе, а там был Джим, такой пьяный, что почти спал.

Некоторые в зале рассмеялись.

— Он никогда не был пьяницей, — возразила Дженн.

— Там была молодая женщина, которая, вероятно, подливала ему джин в пиво.

— В это я могу поверить, — сказала Дженн.

— Я был с мистером Барроуфилдом, моим нанимателем, — продолжал Хэмиш, — который объяснил мне, что это вербовочный притон, где девицы спаивают мужчин, а потом за шиллинг сдают их вербовщикам. Мы решили увести Джима оттуда. Но вдруг вошел морской офицер с тремя головорезами, которые на нас набросились. Похоже, они устроили на Джима ловушку, а мы им испортили игру.

— Вы пытались помешать рекрутированию Пиджена? — спросил Хорнбим.

Спейд надеялся, что Хэмишу хватит ума не признаваться в этом, потому что это считалось преступлением.

— Нет. Я увидел, что мистер Барроуфилд лежит на полу, так что я поднял его и унес из драки.

Эймос вышел вперед и сказал:

— Все, что рассказал Хэмиш Лоу, — правда.

— Очень хорошо, — с раздражением сказал Хорнбим. — Допустим, Джима Пиджена забрали вербовщики. Это мало что меняет. Никто не считает, что семьи рекрутированных имеют право грабить всех остальных. — Он помолчал, и Спейд увидел, что он с трудом сохраняет бесстрастное выражение лица. — Многих вешают за воровство каждый год. Мужчин и женщин, молодых и старых. — Дрожащий голос Хорнбима выдавал какое-то подавленное чувство. — Большинство из них бедны. Многие из них чьи-то отцы и матери.

Казалось, ему трудно говорить, и некоторые из зрителей недоуменно нахмурились, когда гранитный фасад грозил треснуть.

— Мы не можем проявить милосердие к одному вору, какую бы жалостливую историю он ни рассказывал. Если мы простим одного, мы должны простить всех. Если мы простим Томми Пиджена, все тысячи повешенных в прошлом за то же преступление умерли напрасно. А это было бы… так несправедливо.