Покупательница решила не брать лен, и лавочник сказал:

— Чем могу служить сегодня, миссис Латимер?

Когда Арабелла начала объяснять, что ей нужно, мальчишка-вор отвернулся от прилавка.

Элси следовало бы крикнуть: «Держи вора!», но паренек был таким маленьким и худым, что она не смогла заставить себя выдать его.

Однако кражу видел кто-то другой. Коренастый мужчина в зеленом сюртуке схватил его за руку и сказал:

— А ну-ка стой.

Мальчик извивался, как пойманная змея, но не мог вырваться из хватки мужчины.

Арабелла и лавочник прервали разговор и уставились на них.

— А ну-ка посмотрим, что у тебя под сюртуком, — сказал мужчина.

— Отстань от меня, здоровяк! — завопил мальчик. — Приставай к кому-нибудь своего размера!

Люди вокруг прекратили свои дела и стали смотреть.

Мужчина сунул руку под рваный сюртук и вытащил катушку розовой шелковой ленты.

— Это мое, клянусь Богом! — сказал лавочник.

— Ты маленький воришка, не так ли? — спросил мужчина в зеленом сюртуке у мальчика.

— Я ничего не делал! Это ты подложил, ты, большая лживая жаба.

Элси невольно понравился боевой дух мальчика.

— Сколько вы берете за такую ленту? — спросил мужчина у лавочника.

— За всю катушку? Шесть шиллингов.

— Шесть шиллингов, говорите?

— Да.

— Очень хорошо.

Элси удивилась, что такого важного было в цене, что ее пришлось повторить.

— И я хотел бы получить ее обратно, пожалуйста, — сказал лавочник.

Мужчина помедлил и спросил:

— Вы дадите показания в суде?

— Конечно.

Катушку вернули.

— Постойте-ка, — сказала Элси. — Кто вы такой?

— Доброго дня, миссис Маккинтош, — сказал мужчина. — Я Джозайя Блэкберри. В последнее время в Кингсбридже участились кражи, и городской совет попросил меня и еще нескольких человек присмотреть сегодня за подозрительными личностями на рынке. Полагаю, вы видели, как этот мальчик сунул ленту в карман.

— Да, но я не понимаю, зачем. Мальчикам обычно не нужны розовые ленты.

— Возможно, и нет, но все же я должен доставить его к шерифу.

— Зачем ты взял эту ленту? — спросила Элси у мальчика.

Его дерзость, вспыхнувшая от грубых слов, теперь угасла, и он, казалось, вот-вот расплачется.

— Мама велела.

— Но зачем?

— Потому что у нас нет хлеба. Она сможет ее продать, и тогда мы сможем поесть.

Элси повернулась к Джозайе Блэкберри.

— Этому ребенку нужна еда.

— Я ничем не могу помочь, миссис Маккинтош. Шериф…

— Вы не можете ему помочь, это правда, и шериф тоже не может, но я могу. Я отведу его домой и накормлю. — Элси повернулась к мальчику. — Как тебя зовут?

— Томми, — сказал он. — Томми Пиджен.

— Пойдем со мной, я дам тебе поесть.

— Хорошо, — сказал Блэкберри, — но я должен остаться с ним. Я обязан доставить его к шерифу. То, что он украл, стоит больше пяти шиллингов, а вы знаете, что это значит.

— Что это значит? — спросила Элси.

— Это значит, что его могут повесить.

*

Когда Роджер Риддик вошел на Новую Фабрику Барроуфилда, Кит узнал его мгновенно. Лицо Роджера утратило мальчишеский румянец. Ему, должно быть, уже за тридцать, прикинул Кит, но у него все еще была та же озорная ухмылка, отчего он казался моложе.

За эти годы до Кита доходили обрывки новостей о том, что Роджер переходит из одного университета в другой, учится, а иногда и читает лекции, и он думал, что тот в конце концов станет преподавателем, вероятно, в одном из шотландских университетов, специализирующихся на математике и инженерии. Но вот он снова в Кингсбридже.

Однако Роджер не узнал Кита.

Когда Кит подошел к нему, Роджер спросил:

— Вы управляющий?

Кит кивнул.

— Я ищу мистера Барроуфилда.

— Я провожу вас к нему, — с теплой улыбкой сказал Кит.

— А вы кто? — спросил Роджер.

— Неужели я так изменился, мистер Риддик?

Роджер мгновение пристально смотрел на него, затем его лицо расплылось в широкой улыбке.

— Боже мой! Ты Кит!

— Я, — сказал Кит, и они с энтузиазмом пожали друг другу руки.

— Но ты уже мужчина! — воскликнул Роджер. — Сколько тебе лет?

— Девятнадцать.

— Боже, как давно меня тут не было.

— Давно. Нам вас не хватало. Пройдемте.

Кит провел Роджера в контору. Эймос был в восторге, увидев своего старого школьного друга после стольких лет. Втроем они обошли фабрику, что Эймос купил у миссис Бэгшоу.

Старая фабрика теперь производила только военное сукно, но на этой ассортимент был разнообразнее. С полдюжины ткачей на верхнем этаже изготавливали особые ткани, которые продавались по высоким ценам, такие как парча, дамаст и мателассе, со сложными многоцветными узорами.

Роджер внимательно посмотрел на один из станков. Каждая нить основы проходила через петлю в металлическом стержне, на другом конце которого был крючок. При изготовлении простой ткани ткач с помощью крючков поднимал каждую вторую нить, а затем пропускал челнок через образовавшийся зазор, называемый зевом. Для обратного хода он поднимал другие нити, создавая простое полотняное переплетение. При создании узоров, таких как полосы, стержни приходилось поднимать по несколько штук за раз в определенной последовательности, которая могла быть, например, двенадцать вверх, двенадцать вниз, шесть вверх, шесть вниз и так далее. Эту работу выполнял второй ткач, называемый подмастерьем, часто сидевший наверху станка. Чем сложнее был узор, тем чаще приходилось останавливать ткачество для смены нитей. Операторы должны были быть искусными и усердными, а процесс занимал много времени.

Роджер несколько минут наблюдал за самыми опытными рабочими Эймоса, затем отвел Эймоса и Кита в сторону, чтобы их не слышали рабочие.

— Во Франции есть человек, который придумал, как делать это лучше, — сказал он.

Кит почувствовал волнение. Он разделял любовь Роджера к машинам. Именно Роджер впервые показал Эймосу прядильную машину.

— Продолжай, — сказал Эймос.

— Итак, — сказал Роджер, — каждый раз, когда меняется узор, подмастерье должен поднимать разный набор стержней, согласно указаниям дизайнера — в данном случае, я полагаю, вашим.

Эймос кивнул.

— Новая идея заключается в том, что все стержни прижимаются к большой картонной карточке, в которой пробиты отверстия в соответствии с вашим дизайном. Где есть отверстие, стержень проходит сквозь него; где нет — он отклоняется. Это заменяет долгий процесс, когда подмастерье перемещает стержни по одному. Когда узор из полос или клеток меняется, в дело вступает другая карточка, с отверстиями в других местах.

Кит задумался. Идея была ослепительно проста.

— Значит… можно менять узор так часто, как захочешь, просто меняя карточки.

Роджер кивнул.

— Ты всегда быстро схватывал такие вещи.

— И можно иметь сколько угодно карточек.

— Гениально, — сказал Эймос. — Кто же это придумал?

— Француз по имени Жаккар. Это самое последнее слово техники. Такую машину даже в Англии не купишь. Но рано или поздно она появится.

Кит был ошеломлен. Эймос сможет производить ткани со сложными узорами вдвое быстрее, а может, и еще быстрее. Если эта машина реальна и если она работает, Эймосу нужна такая. Или даже несколько.

Эймос тоже это понял.

— Как только услышишь, что такая продается… — сказал он.

— Ты узнаешь первым, — ответил Роджер.

*

Сэл изменилась, подумал Спейд, с тех пор как вышла из тюрьмы. Она стала худее, не такой веселой, жестче. Возможно, ее изменила каторга, но он подозревал, что в той тюрьме случилось что-то еще. Он не знал что именно, но и не спрашивал. Она бы рассказала, если бы хотела, чтобы он знал.

За день до суда над Томми Пидженом, темным зимним вечером, Спейд сидел с Сэл в задней комнате «Колокола». Оба пили эль из кружек. Дело это обсуждали в каждом доме Кингсбриджа. Мелкие кражи были обычным делом, но Томми было всего четырнадцать, а выглядел он еще моложе. И он совершил преступление, карающееся смертной казнью. Никто не мог припомнить, чтобы вешали ребенка.