Мне хочется изобразить уверенность, но в конце концов я говорю служанке правду:

– Не знаю, Маахи. Но Далипу нужно научиться протестовать против несправедливости. Даже если это грозит проблемами.

Маахи не спорит, но взгляд у нее встревоженный.

* * *

Христиане, которым Далип доверял, столько раз его предавали, что теперь, похоже, его уже не так радует их религия. Он перестал регулярно посещать церковь, даже когда Лоджины просят его сходить с ними. В ноябре, когда мы празднуем день рождения Гуру Нанака, пригласив в наш дом тех немногих сикхов, которых я тут встретила благодаря Аруру, Далип тоже приходит в мои комнаты. На нем индостанская одежда и даже тюрбан, который он обычно носит только при дворе. Он внимательно слушает, как Маахи, двое моих сикхских слуг и я поем из «Гуру Грантх». Он ходит вместе с нами босиком по дому и помогает зажигать огни. Потом сидит с нами на полу, вместе со всеми ест руками простую традиционную еду и жизнерадостно просит добавки. Вечером, когда я собираюсь лечь спать, сын с затаенной тоской спрашивает, возможно ли вернуться в сикхизм человеку, который от него отказался.

Сердце у меня начинает так колотиться, что грудь болит. Теперь так часто бывает. Не знаю, в чем тут дело: может, я так слаба, что эмоции сильнее сказываются на мне, или это признак какой-то скрытой болезни. Я глубоко дышу, чтобы успокоиться и не демонстрировать излишний энтузиазм, а то вдруг отпугну Далипа.

– Возможно, – говорю я спокойно, – но сначала человек должен доказать, что хочет именно этого. – На вопрос, каковы требования, я говорю, что главное – готовность, а также знание учения наших гуру и почтение к нему. Остальное – пять мужчин-сикхов, которые должны участвовать в церемонии пахуль, молитва, которую прочтет грантхи, священную воду амрит, которую нужно отпить и обрызгать ею голову, – устроить довольно легко.

Далип впечатлен.

– Откуда ты это все знаешь, Биджи?

Я улыбаюсь, пряча давнюю боль, и не говорю ему, что постаралась выяснить детали церемонии вскоре после того, как узнала о его обращении в христианство. Что с тех самых пор надеялась и молилась о его возвращении к вере предков.

Теперь, когда любовные надежды Далипа разбиты, мы почти каждый вечер проводим вместе. Когда друзья зовут его на вечеринки или Лоджины приглашают поужинать или явиться с ними ко двору, он всем отказывает, хоть и сохраняет обычную вежливость. У Арура до сих пор есть друзья среди прислуги Лоджинов, и он рассказывает мне, что в придворных кругах очень тревожатся насчет перемен в моем сыне. Ведется активная переписка между Советом по делам Индии, Лоджином и сэром Чарльзом Фиппсом, который говорит от имени овдовевшей королевы. Все согласны, что я ужасно влияю на махараджу. Разрабатываются разные планы по моему отстранению. Здешним британцам очень хотелось бы меня отослать, но Министерству по делам Индии вовсе не хочется снова видеть меня на родине!

Тем временем я трачу свое время и угасающие силы на то, чтобы рассказать Далипу о жизни наших гуру. Мои особенные любимцы – гуру Арджан Дэв и гуру Тегх Бахадур. Я восхищаюсь их мужеством и тем, как они стали мучениками, лишь бы не отказываться от своей религии. Я рассказываю, как в детстве посетила гурдвару Лал Хухи, построенную там, где гуру Арджан перенес ужасные пытки от рук агентов Джахангира. Далип задумчиво слушает. Говорит он мало, но я чувствую, что мои рассказы проникают ему в душу. Такова сила историй.

А потом я передаю ему еще одну историю или, скорее, пророчество. Сделал его гуру Гобинд Сингх, наш последний духовный лидер. Там идет речь о правителе по имени Далип, который потеряет трон в детстве, его увезут в чужую страну и он много лет будет жить там в лишениях, даже женится на иностранке. Но в конце концов вернется в Пенджаб, нанесет поражение врагам и поведет свой народ к славе.

– Что ты хочешь сказать, Биджи? – напряженно спрашивает Далип. Он весь раскраснелся и явно разволновался.

– Ничего, – говорю я, но надеюсь, что он в состоянии прочитать у меня в глазах: «Возможно, именно ты этот правитель. Возможно, в пророчестве речь идет о тебе».

* * *

Далип, должно быть, напугал британцев своей внезапной решимостью, потому что правительство делает ему предложение: они повысят его содержание до двадцати пяти тысяч фунтов, почти удвоив предыдущую сумму, но он должен будет согласиться, что таким образом «удовлетворены все претензии». Просить больше, отмечают власти, «неразумно», потому что даже пэры столько не получают: у членов палаты лордов средний доход меньше десяти тысяч фунтов.

К этому предложению есть небольшое примечание: махараджа Далип Сингх должен оставаться в Англии, хотя его матери разрешат вернуться в Индию, если она захочет. Куда и когда ее пошлют, станет известно, когда Министерство по делам Индии примет окончательное решение. Тем временем она должна поселиться отдельно, с подходящей компаньонкой, чтобы махараджа мог заниматься собственными делами, прежде всего покупкой нового поместья, для чего государство готово выдать ему заем.

Я чувствую, что Далип обрадован таким поворотом дел. Я тоже за него рада, хотя предупреждаю, что не стоит расслабляться раньше времени.

– Продолжай требовать от них то, что тебе причитается, – говорю я сыну. – Продолжай поднимать вопрос нашей частной собственности, которую конфисковали незаконно. – Я напоминаю, как британцы сократили мою пенсию со ста пятидесяти тысяч рупий до сорока восьми тысяч, а потом до двенадцати. А после того как заперли меня в форте Чунар, перестали выплачивать даже эту жалкую сумму. Не хочу, чтобы мой сын пострадал таким же образом.

Я милостиво соглашаюсь поселиться отдельно. Мы с Далипом договорились, не сообщая никому, что он снимет апартаменты в отеле, но бо́льшую часть времени все равно будет жить у меня. Мне нравится приятный и просторный дом, который сын находит для меня в тихом и благопристойном лондонском районе Кенсингтон. Лоджины рекомендуют мне в качестве компаньонки английскую леди, и я ее нанимаю. Подозреваю, что ее прислали за мной приглядывать, но, к моему удивлению, женщина умна, доброжелательна и не пытается перехватить у Маахи контроль над делами в моем доме. Иногда компаньонка ходит со мной в ближайший парк, но чаще мы сидим в гостиной в дружелюбном молчании: она вяжет, а я смотрю на пламя в камине.

Далип теперь часто в разъездах, ищет себе поместье. Я уже