* * *

Далип в отъезде, охотится где-то в Шотландии, а у меня однажды утром, по пути на завтрак, вдруг начинает кружиться голова. Комната вокруг плывет, а потом свет меркнет. Я прихожу в себя уже в кровати, возле которой собрались слуги. По лицу Маахи я вижу, что она плакала. Мне кажется, будто на грудь мне легло что-то невероятно тяжелое. Британский доктор прижимает к коже холодный как лед стетоскоп. Вид у лекаря мрачный. Он дает мне эликсир, который, как он надеется, облегчит боль.

– Немедленно пошлите за махараджей, – говорит он Маахи.

Я то прихожу в себя, то опять теряю сознание. Иногда перед глазами вспыхивает свет, и на его фоне я вижу близких людей из далекого прошлого: они словно ждут, чтобы проводить меня дальше. Я вижу любовь в глазах Саркара. Гуддан хохочет. Патхани показывает новые украшения, а Чанд Каур сидит на троне с царственной улыбкой. Мой верный Автар, снова молодой, кланяется и подносит мою руку к своему лбу. За ними стоит Джавахар – не тот окровавленный и напуганный человек, который являлся ко мне в кошмарах, а веселый мальчишка, за которым я бегала по Гуджранвале… Неужели это было всего тридцать лет назад?

Вдруг у моей постели оказывается Далип. Он стоит на коленях, целуя меня в лоб, и твердит, что я не могу покинуть его так скоро, мы ведь совсем недолго пробыли вместе. Он говорит, что должен показать мне свой новый дом, который уже почти закончен, и слезы сына падают мне на лицо.

– Биджи, ты мне нужна, чтобы найти для меня хорошую жену, честную, верную и не британку. Чтобы учить моих детей всему, что надо знать о нашей земле и культуре, и рассказывать им свои чудесные истории. Ты нужна мне, чтобы дарить мужество в те дни, когда жизнь кажется слишком тяжелой.

Я касаюсь пальцем его губ, чтобы он замолчал. Осталось очень мало времени, а мне нужно принять важное решение, такое важное, что приходится сосредотачиваться изо всех сил.

Я могу дать Далипу свое предсмертное благословение, чтобы он продолжал прежнюю беспечную жизнь, словно мелкий английский аристократ, и не тревожился о том, что творится в мире, пока ему дают денег на развлечения. Он будет достаточно счастлив в новом поместье, станет охотиться и тренировать ястребов, устраивать приемы для охотников, ходить во главе процессии на королевских свадьбах и молиться рядом с Викторией в ее часовне. От него никому не будет никаких проблем – и никакого толка. Я могу так сделать. В конце концов, именно этого хотят британцы.

Или я могу попытаться в последний раз напомнить сыну, кто он такой на самом деле. Но если получится, я обреку его на тревоги и несчастье до конца жизни.

Мой Саркар, как мне быть? Что мне делать как матери нашего сына и твоей супруге?

Голос мужа звучит будто очень издалека, но он так же отчетлив и ясен, как в тот день, когда Саркар взял меня покататься на самой красивой лошади в мире и рассказал мне о битве, которой ему пришлось командовать в десять лет, – рассказал, как он был напуган, но полон решимости; как понял истину, которая не покидала его всю остальную жизнь.

Я маню Далипа наклониться поближе ко мне и шепчу:

– Я ухожу, Дула-джи.

– Нет, Биджи, пожалуйста! – кричит он. – Еще слишком рано! Мы всего два года вместе. Мне столько еще надо от тебя узнать. Я даже не показал тебе Эльведен, а он уже начинает напоминать нашу крепость в Лахоре… Теперь ты наконец почувствуешь себя дома в этой стра…

Я из последних сил поднимаю руку и касаюсь его щеки.

– Вахе Гуру решил, что мое время на земле закончилось. Но перед уходом я хочу взять с тебя три обещания.

– Что угодно! Просто скажи, чего ты хочешь.

Сейчас Далип правда так думает. Но хватит ли ему решимости продолжать? Неважно, я должна сделать что могу. Я говорю:

– Первое вот что: помни, что в твоих жилах течет кровь величайшего правителя Пенджаба. Ты единственный оставшийся в живых сын махараджи Ранджита Сингха, Льва Пенджаба. Однажды он сказал мне: «Что может быть лучше, чем умереть в бою, среди верных людей? Я бы лучше ушел так, чем в вонючей постели». Таково твое наследие.

Далип крепко держит меня за руку.

– Но я не такой отважный, как он, Биджи. Я не храбрец. Не воин. А британцы такие сильные и хитрые. Смотри, как они не дали мне даже того, что сами обещали в договоре.

Тяжесть в груди все больше. Мне трудно говорить, но я заставляю себя продолжать.

– Загляни в свою душу, сын. Тебя может удивить то, что ты там найдешь. И ты не один ищешь справедливости: Пенджаб полон людей, которые мечтают о твоем возвращении. Свяжись со своим кузеном Тхакуром Сингхом. Он покажет тебе путь, поможет снова стать сикхом, если ты захочешь. Кто знает, может, ты исполнишь пророчество, о котором я тебе говорила.

Меня трясет от кашля; Маахи подбегает с водой. Я делаю глоток и продолжаю:

– Сам решай, как проведешь свою жизнь. Я благословляю тебя, что бы ты ни выбрал. Но я прошу от тебя еще две вещи. Отвези мое тело в Индостан. Я прибыла в эту страну из любви к тебе, но душа моя никогда здесь не упокоится. Проведи прощальный обряд в нашей родной стране и помести мой пепел рядом с пеплом моего мужа.

Далип кивает. Он слишком взволнован, чтобы говорить. Хорошо, что он не тратит силы на бесполезные протесты. Я слышу, как Маахи читает «Сухмани Сахиб», чтобы помочь моей душе пройти последний путь. Но от сына мне нужно другое.

Собираю остатки сил.

– Ты помнишь, что скандировали сикхские солдаты в Калькутте, когда пришли к отелю «Спенс», чтобы выразить нам свое почтение и показать, что дух их не побежден?

Я боюсь, что Далип забыл, но он отвечает:

– Помню. Эти слова навеки у меня в памяти. В тот момент мне стало от них не по себе, но теперь я уважаю мужество солдат.

– Я хотела бы слышать эти слова, пока моя душа отправляется в последний путь.

Он запинается, интонация у него не вполне правильная, но Далип все же повторяет победный клич, который поддерживал мужество в нашем народе долгие века преследований: «Джо боле со нихал, сат шри акал».

Я беззвучно произношу эти слова вместе с ним: «Кто так скажет, будет счастлив: вечен