– Ты знал? – спрашиваю я.

– Нет, – говорит он, – меня это потрясло не меньше, чем всех остальных.

Он впервые встречается со мной взглядом напрямую, и я вижу, что он все-таки не совсем пьян – может, слегка поплыл, но голубые глаза его не помутнели, они такие же ясные и блестящие, как послеполуденное небо в октябре.

– Но когда я вас застала в лесу в январе, она была почти шесть месяцев беременна. Может, ты этого и не видел под кучей одежды, но уж нащупать-то должен был.

Джонатану хватило совести покраснеть.

– Я ее не за живот тогда щупал. Хотя подробности тебе ни к чему.

– Про подробности я тебя и не спрашиваю. Я спрашиваю, как ты мог не заметить нечто настолько важное. Она забеременела в июле!

– И с тех пор мы встречались только поспешно и украдкой. Она многое мне давала, я брал, что мог, но уединяться у нас получалось в лучшем случае, как тогда в лесу. Теперь ты знаешь. Ты довольна?

– Довольна? Ничего подобного.

– Вот и я тоже.

– Жалеть себя тебе, сын, сейчас не полагается. Ты не можешь отправиться в постель с девушкой вроде Салли Пирс и думать, что последствий не будет.

– Я с ней не в постель отправился, мама, а в сарай. В июле, как мы уже установили, после летнего бала.

Я помню, что он не совсем трезв, и только поэтому не цепляюсь к этим его словам.

– А с января ты ее не видел?

– Только раз. На слушаниях.

Он допивает бренди, поболтав во рту последнюю порцию перед тем, как ее проглотить. Потом он ставит бокал на стол, и я доливаю еще на палец.

Джонатан бросает мне вопросительный взгляд, словно говоря: «Это что-то новенькое».

Я улыбаюсь. Улыбка получается грустная, я это чувствую по тому, как дрожит уголок губ.

– И что ты будешь делать? Салли заявила, что ты отец.

– Бросать я их не планирую, если ты вдруг так думаешь.

– А жениться будешь?

– Ну у меня же нет выбора.

– Выбор есть всегда, Джонатан. У тебя был выбор вначале и есть выбор сейчас.

– Ты бы хотела, чтобы я давал на него деньги, но оставил его ублюдком?

Меня, как ни странно, утешает его ужас от одной этой мысли.

– Я бы хотела, чтобы ты женился на девушке прежде, чем делать ей ребенка. Но эту стадию мы уже проехали. Просто хочу знать, что ты будешь делать теперь.

– Я не настолько плохой человек, как ты думаешь, мама. Сегодня вечером вывесил у таверны объявление о нашем намерении пожениться.

Новость меня и утешает, и печалит. Ему давно пора остепениться, но я надеялась, что при этом он найдет и любовь тоже.

– Он похож на меня, – говорит Джонатан, и я слышу нотку изумления в его голосе.

– Да, похож.

– Не думал, что почувствую что-нибудь, когда она мне его дала. – У него остановившийся взгляд, глаза блестят, не знаю, то ли от выпивки, то ли от слез. – Но почувствовал.

Это чувство, которое он пока не может опознать, – любовь. А если он любит своего сына, у меня есть надежда, что со временем сможет полюбить и Салли.

Джонатан смотрит на искры пламени в камине. Он не пытается просить прощения, но и ссориться со мной тоже не намерен. Вот что я решила, пока сидела тут весь вечер: нужно пожертвовать одним, чтобы получить другое. Салли Пирс меня, конечно, озадачивает, но не эту задачу мне нужно сейчас решать. Все мои мысли заняты попыткой разобраться с вопросом, который мучил меня последние несколько часов.

Я похлопываю Джонатана по руке.

– Можно тебя кое о чем спросить?

Опять настороженный взгляд. Он подается назад, будто ждет, что я его укушу.

– Да, – говорит он, – я уверен, что Салли специально забеременела.

– Я и сама так думала. Но я не про Салли.

Джонатан кивает, все еще настороженно.

– А про что?

– Про ту ночь в прошлом ноябре, когда Сэм провалился сквозь лед.

– Да?

– Ты мне так толком и не рассказал, что случилось.

– Да там особо нечего рассказывать. – Джонатан откидывается на спинку стула, делает еще глоток. Я отмечаю, что взгляд он направляет на пламя в камине и больше его уже оттуда не отводит. На меня не смотрит.

– Мы отправились с пристани Сэма уже после полуночи.

– Поздновато.

– Изначально мы планировали отплыть следующим утром, но лед уже вставал, так что решили отправиться сразу после бала. Но задержались – и хорошо, что так. Если б отплыли раньше, то к моменту, когда он упал под воду, мы были бы на два часа дальше по реке. Я ни за что не успел бы его сюда привезти, и он бы умер.

– А вместо этого вы нашли мертвеца.

Он шевелит челюстью, будто корова, жующая жвачку.

– Нас это не обрадовало. Особенно Сэма. Но если подумать, все логично.

– Почему?

– На Бамберхук-Пойнт все застревает. Это же мыс, там даже безо всякого льда всегда образуются заторы из бревен.

– Как думаешь, долго Бёрджес там пробыл?

– Пару часов. Течением его не унесло потому, что волосы вмерзли в лед.

Следующий вопрос я задаю очень, очень осторожно:

– Ты сказал, Сэм расстроился, когда его нашел?

– Да любой бы расстроился. Но Сэм никогда еще стольк’ не ругался, к’тогда.

Ну вот. Наконец. Джонатан начинает смазывать слова. Всего капельку, но этого достаточно, чтоб я поняла, что можно поднажать.

– А они друг друга знали?

Он расслабленно пожимает плечами.

– Особой дружбы межд’ ними не было.

– Что ты имеешь в виду?

– Сэму он и так не нравился. Но п’сле того, что Б’рджесс устроил на балу… – Джонатан замолкает и только мрачно пялится в камин.

– А что было после того, как вы вытащили Сэма из воды?

– У него был шок. От т’кого-то холода… – Джонатан водит бокалом по нижней губе взад-вперед, а потом снова опрокидывает бренди себе в рот, допив содержимое бокала одним глотком. – С’му повезло, что у него б’ла веревк’. Иначе б его унесло.

Щелк! Вот оно. Еще одна часть головоломки встает на место.

– Ты мне раньше говорил, что веревка была завязана у Сэма на поясе?

– Да. – Джонатан откидывает голову на спинку стула. Глаза у него закрыты, пальцы слабо держат бокал.

Последний свой вопрос я задаю тем голосом, каким в детстве читала ему перед сном. Низким и мягким. Успокаивающим. Вопрос недобрый, но я стараюсь как могу, чтобы он прозвучал мягко.

– Она была в крови? – спрашиваю я.

Джонатан так долго не отвечает, что я уже думаю, что он уснул. Бокал выпадает у него из руки, я его ловлю, и в этот момент он шепчет единственное слово:

– Да.

* * *

Я собираюсь уже встряхнуть Джонатана за плечо, разбудить его, и тут в дверь тихо стучат и меня окликают по имени:

– Марта.

Голос женский, с сильным французским акцентом.

Лекарка.

Я тут же подлетаю к двери. Открыв ее, я вижу, что она не стала даже спешиваться, а проехала на Голиафе через садовую калитку до двери. Лекарка сидит в седле прямо и царственно.

– Быстрее, – говорит она нетерпеливо. – Ребекка Фостер рожает.

Дом пастора

Вторник, 20 апреля

Мы скачем сломя