Я разнюнилась, даже когда услышала радиосообщение, из которого следовало, что за мной прилетят ночью: «Рано или поздно все дети говорят правду». По-французски это «Assez bientôt, tous les enfants disent la vérité». Уверена, что слово vérité вставили в сообщение нарочно, но, конечно, никто не знал, что оно вызовет у меня в памяти последнюю страницу показаний Джули, где она раз за разом писала: «Я сказала правду».

Происходящее было привычным, знакомым, будто повторяющийся сон. Темные поля, посадочные огни, крылья «лизандера» в лунном свете. Только вот с каждым разом становилось все холоднее. И грязи теперь не было, хотя на прошлой неделе и прошел дождь: земля сильно промерзла. Абсолютно мягкая посадка, перед которой самолету не пришлось делать ни единого виража, – мне нравится думать, что так произошло отчасти благодаря идеальному выбору посадочной площадки, а значит, тут есть и моя заслуга. Погрузка и выгрузка уложились в пятнадцать минут, включая посадку пассажиров. Именно так все и должно быть!

Мой ямайский стрелок уже поднялся на борт, а я поставила ногу на трап, чтобы последовать за ним, когда пилот вдруг воскликнул, обращаясь ко мне:

– Эй, КИТТИХОК! Не хочешь увезти нас отсюда?

Кто это мог быть, если не Джейми Бофорт-Стюарт? Больше некому!

– Иди сюда, махнемся местами! – прокричал он. – Сама сюда прилетела, сама и домой отправишься.

Не верилось, что он предложил мне такое, и не верилось, что я приняла его предложение, настолько странное и неправильное. Ведь после аварийной посадки я должна была по меньшей мере повторно сдать экзамен на летчицкую лицензию.

– Но ведь ты с самого начала не хотел, чтобы я летела! – заорала в ответ я.

– Я был не против того, чтобы ты вела самолет, но против Франции! Уже и без того сестра туда отправлялась, я не хотел потерять вас обеих. В любом случае, если нас подобьют, ты справишься с аварийной посадкой лучше меня…

– Трибунал. Нас обоих отдадут под трибунал…

– Что за бред, ты же гражданское лицо! Трибунал тебе не грозит с сорок первого года, с тех пор как ты не в Женских вспомогательных авиасилах. А самое худшее, что может сделать ВСВТ, это тебя уволить, и это в любом случае произойдет, если решение принято. ДАВАЙ СЮДА!

Двигатель работал на холостом ходу. Джейми поставил самолет на ручник, переместился на краешек кабины, и мне как раз хватило места, чтобы протиснуться мимо него в кресло пилота, которое даже под себя подстраивать не пришлось, ведь мы в точности одного роста. Джейми протянул мне свой шлем.

Я больше не могла выдержать и созналась:

– Я убила ее. Застрелила.

– Что?!

– Это сделала я. Застрелила Джули.

Мгновение казалось, будто ничто в целом мире не имеет никакого значения. Будто есть только я в пилотском кресле «лизандера» и Джейми, который примостился на краю кабины и держится за ее сдвижной купол; никаких звуков, кроме рева работающего вхолостую мотора, никакого света, кроме трех маленьких посадочных огней да лучей луны, в которых поблескивают приборы на щитке. Наконец Джейми коротко спросил:

– Нарочно?

– Да. Она меня попросила. Я не могла… не могла ее подвести.

В «лизандере» опять повисла долгая пауза, а потом Джейми резко бросил:

– Только не начинай теперь плакать, Киттихок! Трибунал там или нет, сейчас тебе самолет вести, потому что себе я не слишком доверяю, тем более после такого признания. – Он отделился от бортика кабины и легко перебрался с подкоса крыла на трап. Я следила за ним взглядом, пока он забирался в заднюю кабину, а потом услышала, как он представляется моему другу с Ямайки.

ВЕДИ САМОЛЕТ, МЭДДИ

Я задвинула купол кабины и приступила к знакомой проверке, предшествующей любому полету. И как раз когда уже собралась идти на взлет, на плечо мне легла ладонь.

Не прозвучало ни единого слова. Джейми просто просунул руку сквозь переборку, в точности как его сестра, и сжал мне плечо. У него были очень сильные пальцы.

Он так и сидел всю дорогу домой, даже когда изучал карту и давал мне указания по навигации.

Так что я все-таки летела не в одиночестве.

* * *

У меня заканчивается бумага. Тетрадь Этьена я почти исписала. Но мне в голову пришла идея, как поступить.

Имея такое на уме, наверное, лучше не называть имени хитроумного офицера разведки. Разве Джули не писала, что на ее собеседовании он назвал число вместо своей фамилии? А сегодня он представился настоящим именем. Конечно, странно рассказывать о человеке, никак его не называя, так что пусть он будет Джон Баллиол. Хорошее, сдобренное иронией имя несчастного шотландского короля, за которого отдал жизнь Уильям Уоллес. Сэр Джон Баллиол. У меня все лучше получается придумывать всякие штуки. Может, мне все же стоит поступить на службу в спецподразделение в качестве агента.

Ох, Мэдди, детка, ДА НИ В ЖИЗНЬ.

Сэр Джон Баллиол должен был беседовать со мной в комнате отчетов, она же – комната разбора полетов. Думаю, там и планерки всякие проводят, просто такое уж название закрепилось за этим помещением. Разумеется, комнату отчетов выбрали для того, чтобы все прошло с должной официальностью. Отвел меня туда сержант Сильви. Я знаю, он хорошо ко мне относится, а еще, кажется, он сох по Джули, и все же, сопровождая меня на допрос, держался отстраненно и зажато – странно, согласны? Ему не нравилось это поручение. И не нравилось, что меня держат под замком. Он спорил обо мне с командиром эскадрильи. Только разговоры ни к чему не привели: в конце концов, надо действовать в соответствии с протоколом, и вообще суть в том, что я изначально не должна была лететь во Францию.

В общем, меня доставили в комнату разбора полетов под конвоем, и, войдя туда, я вдруг смущенно осознала, какой оборванкой должна выглядеть, не хуже малолетних беженцев из Глазго: на мне по-прежнему были альпинистские брюки жены французского фотографа, потрепанный пиджак Этьена Тибо и ботинки Джейми. Та же одежда, которую я носила всю последнюю неделю и бо́льшую часть двух последних месяцев и, между прочим, которая была на мне, когда мы почти сровняли с землей одно здание в центре Ормэ. Какие уж тут женские уловки! Я вошла в комнату со стенами из беленого камня, а сердце неистово колотилось о ребра, будто готовый взорваться двигатель. Помещение выглядело в точности как в тот раз, когда мы впервые встретились тут почти два года назад: пара тяжелых стульев возле электрического обогревателя, чайник под стеганым чехлом на